чтоб ни одна падла глаза не посмела колоть! Лучше уж быть 'матросом с дипломом', чем 'гребаным пассажиром'…
Я покинул собрание в новой должности, с разрешения общества. – Поджимали дела, приближался контрольный срок. С запыленной 'Доски почета' ухмылялся Леха Рожков. Был он в новеньком черном костюме, и белой рубашке с галстуком. На лацкане пиджака – знак 'Ударник коммунистического труда'.
Он же пришел ко мне и после собрания:
– Ты пойдешь на обед?
– Не знаю.
– Если съешь и первое и второе, я налью тебе полный стакан спирта.
Над таким предложением стоило поразмыслить.
– А можно перед обедом? – спросил я на всякий случай.
– Нет, только после! Так сказал капитан.
– Чистый, не разведенный?
– Обижаешь! Дерьма не держим!
– Годится!
– Тогда пошли!
Я сидел за столом, бледный и мокрый. Пот потоками лил по щекам, стекал по спине. Казалось, что этот проклятый суп будет вечно плескаться в моей 'неразменной' миске. Пару раз порывался уйти, но мысли о полном стакане спирта, и о том, что пройдена уже половина дистанции, придавали упрямства. Желудок протестовал, отзывался болезненной тяжестью. Время от времени я поднимал глаза, чтобы скрыть скупую слезу. Этот проклятый обед длился сорок минут, а мне показалось – вечность.
– Все? – пробубнил я, еле шевеля языком.
– Нет! Ты котлетку прожуй. Вот так! А теперь проглоти! А то – знаю тебя – в ближайшую урну выплюнешь!
– Сволочь ты, Леха! – сказал я ему, придя за 'наградой'. – Неужели не видишь, что мне уже не до пьянства? Отойти бы!
– А что тебе для этого нужно?
Вопрос прозвучал. Было видно, что 'дед' его задает не из праздного любопытства.
– Что нужно? – задумался я. – Стакан-полтора на ночь, чтоб уснуть и спокойно выспаться, а завтра с утра – в баньку!
Теперь задумался Леха:
– Ладно. Скажу капитану…
Я ушел от него с полной бутылкой спирта, но пить пока больше не стал. – Общее дело превыше всего.
Усилитель приемника 'Палтуса' – это семь идентичных каскадов на лампах '6Ж1П'. Я припер их полную шапку, и довольно невежливо потеснил Витьку у самописца:
– Отойдите от гробика!
Капитан молча посторонился, но не ушел, и с искренним интересом следил за моими манипуляциями.
Я убавил сигнал до самого минимума, чтобы перо, проходя по бумаге, рисовало на месте грунта светло- серую, невнятную линию, и начал менять лампы на первом каскаде. Уже на втором десятке одна из них 'выстрелила' полноценною черною полосой. Я снова убавил сигнал, и продолжил замену. Еще один экземпляр показал себя лучше других… Лампу – 'лидер' я откладывал в нагрудный карман, остальные бросал в общую кучу. Не факт, что они никуда не годятся. Лампы – как люди. У каждой – свой, внутренний стержень, свои 'заморочки'. Любая из них, на каком-то другом этапе, может вдруг оказаться на голову выше других…
Честно скажу, я люблю свои 'железяки'. Приступаю к ним с лаской и добрым словом: 'Что, дядька, опять заболел? Потерпи, сейчас помогу!' Интересные они, эти 'бездушные' существа. Взять, к примеру, два равноценных 'Саргана'. При стандартной 'начинке' и абсолютной похожести, – у каждого свой норов. Откуда? Не от тех ли людей, что дают им жизнь на конвейере? Если прибор искалечен, если он паяный-перепаяный, жди в ответ стопроцентной подлянки. Вот и приходится холить его и лелеять, в надежде на то, что когда-то и он отзовется к тебе добром. Наверно и мы, радисты и навигаторы, тоже оставили в них частичку себя.
Долгая все-таки песня – настройка приемника. Пока каждая лампа прогреется, войдет в оптимальный режим, проходит секунд пятьдесят. Я убил на него целых четыре часа, пропустил циркулярный срок, но зато этот 'Палтус' был теперь лучше японского. В толще моря кипела жизнь.
Стая трески похожа на запятую, которую пишет правша левой рукой. У пикши, хоть она и семейства тресковых, совершенно иные повадки. И рисунок совсем другой, – в виде маленькой, детской панамы со скошенным левым ухом. Если стая четко очерчена, – значит она мигрирует. Если 'хвост' запятой прорисован пунктиром, или легкою рябью, – рыба скоро ляжет на дно. Витька знает эти приметы не хуже меня. Просто он давно их не видел.
– Какой здесь характер грунта? – спросил я у него.
– Песок и обломки скал.
– А если уйти правее?
– Глинозем и мелкий ракушечник.
– Может, рискнем?
– Ты думаешь, будет рыба?
Витька настроен скептически. Я это сразу понял, и не стал ни на чем настаивать:
– Ха, рыба! Кому и три тонны – рыба…
– Ну, наглец! – изумился Брянский. – Ты что, на десять настроился?!
Я ничего не ответил. Я просто ушел, тихо прикрыв за собой железную дверь. 'Мавр' свое дело сделал. – В душе капитана теперь поселилось сомнение. И если чуть-чуть подождать, оно обязательно пустит ростки.
Мы ставили первый трал уже через час. Старший майор суетился с линейкой, следил, чтобы не было перекоса, а Игорь стоял на лебедке, и тщательно вымерял ваера.
– Завтра баня! – просветил я его.
– Это дело! Порадую мужиков! – Он сделал обратный реверс. – Сам-то как, отошел?
– Процентов на пятьдесят.
– Ты чаще бывай на палубе, – посоветовал Игорь. – Свежий воздух лучше бальзама. Посмотри: никто из матросов давно уже не 'болеет'.
Я кивнул, и поплелся на камбуз. Как-то, вдруг, захотелось 'бросить чего-нибудь в топку'. Что конкретно, я пока не решил. Запах пищи по-прежнему вызывал отвращение. Но первая мысль о еде – это уже прогресс!
Повар Рустамов готовил макароны по-флотски. Я взял в холодильнике банку томатного сока, кусок колбасы, и чистый стакан. – Коктейль 'Кровавая Мэри' готовят в чистой и прозрачной посуде.
На скамье у 'пяти углов' матросы из вновь заступающей вахты 'наводили' ножи. Шкерочный нож – это хлеб рыбака, его гордость, 'визитная карточка', продолжение правой руки. От сортира несло 'резьбовым коньяком'. Выходит, не только я похмелялся одеколоном. Праздник был, да весь вышел. Начинались рабочие будни. Господи! Как оно все обрыдло!
Коктейль я готовить не стал. – Сильно дрожали руки. – Просто хлопнул четверть стакана, и прилег на диван. Нутро отозвалось приятной истомой. Зашаило! Но вздремнуть мне не дали. Без стука вломился стармех:
– Морконя, ты здесь? А ну, поднимись на мостик!
Спокойный, основательный 'дед' вел себя очень странно. В чем дело, не уточнил, и столь же внезапно исчез.
Я был заинтригован.
Около 'Палтуса' собрался рабочий консилиум: старпом, капитан, и Леха Рожков. Честно скажу, им было на что посмотреть!
В одном из рабочих режимов, сигнал поступает на самописец с небольшою задержкой. Над отражением
