спиртное. Джулия пила чай, Трикси, не снимая темных очков, заказала двойной скотч и обратилась к Джулии с одним-единственным вопросом:
— Ты откуда?
— Откуда я? — переспросила Джулия.
— Англичанка? Австралийка? Судя по акценту…
— A-а… Из Южной Африки, — объяснила Джулия. — Я там выросла, а потом перебралась в Южную Родезию, учить детей и рисовать. У меня английские и ирландские корни. В Англии я, конечно, ни разу не была, но хотелось бы побывать. Все мои предки оттуда, и Англию мы считаем нашей родиной.
Все это Джулия выпалила единым духом. Трикси отчего-то внушала ей доверие, и Джулия так и сыпала историями о своей семье и школьных годах, пока Трикси не сняла наконец очки и глазам Джулии не предстал синяк цвета спелой сливы и такой же величины. Джулия от изумления разинула рот. Но Трикси, видимо, была довольна, что произвела впечатление, а Джулия молча удивлялась, за что же ее новую подругу так жестоко наказали.
Трикси ухмыльнулась:
— Что, фингала не видела?
— Такого огромного — ни разу, — выдохнула Джулия.
— Если тебе влепят, тоже будет здоровенный, — сказала Трикси небрежно, будто речь шла о бриллиантах, машинах или ранчо.
— Надеюсь, это была случайность, — ответила Джулия.
Трикси снова надела очки и замяла разговор, заказав еще один скотч. В ту же минуту в ресторан зашли жены английских сотрудников «Датч Ойл» с миссис Мак-Кросс во главе и уселись за дальний столик.
— Боже, — простонала Трикси, — вот и английская гвардия.
— A-а, Джулия! Здравствуйте, милая! — защебетала миссис Мак-Кросс, подходя к ним.
— Вы знакомы с Трикси Ховитцер?
При виде спутницы Джулии у миссис Мак-Кросс вытянулось лицо. Она хищно осклабилась, выставив напоказ два ряда зубов.
— Да. Как дела, дорогая? — спросила она.
— Лучше не бывает. — Трикси облизнулась, будто кошка, съевшая мышонка.
Миссис Мак-Кросс, извинившись, поспешно удалилась за свой столик.
— Я сыграла с ней шутку, — объяснила Трикси. — Год назад она пригласила нас на ужин, и мне осточертела ее болтовня. Вот я и положила руку на колено ее мужу. — Для наглядности Трикси погладила стакан Джулии. — И она заткнулась.
Джулия засмеялась, вызвав косые взгляды приятельниц миссис Мак-Кросс.
Вечером Джулия рассказала Говарду про Трикси — и про случай в гостях, и про подбитый глаз, и про ее грубоватые замашки.
— Послушать тебя, так она чудовище, — заметил Говард.
— Нет, милый, она просто необыкновенная, — ответила Джулия. — Вот увидишь! Я пригласила Ховитцеров в субботу на ужин!
В субботу Уилл забеспокоился, что Уда не выливает его горшок, и выплеснул содержимое в графин с оливковым маслом, приготовленный для гостей.
Чип Ховитцер был сорокапятилетний детина с толстой шеей, срезанным подбородком, аккуратным светлым ежиком волос и темными косматыми бровями. Его сын Уэйн вовсе не походил на отца: бледный, одутловатый, с маленькими обиженными глазками и капризным розовым ротиком. Он был в кожаном жилете, с красным платком на шее, в руке сжимал пластмассовую винтовку.
— Скачи, ковбой! — рассмеялась Трикси. — Правда, хорошенький? Страсть как люблю его наряжать!
Едва дети остались одни, Уэйн стукнул Уилла прикладом винтовки. Уилл дал сдачи деревянной клюшкой для поло, и мальчики, заключив мир, разошлись по разным углам.
А в гостиной, после первого бокала бурбона, Чип разоткровенничался:
— Нравишься ты мне, Говард, хоть я и не люблю иностранцев. — Говард успел сказать ему лишь «здрасьте», но Чип не унимался: — Мы точно подружимся.
— После того кошмарного ужина у Мак-Кроссов нас никуда больше не приглашают. — Трикси подмигнула Джулии.
— Друзей найти не так-то просто, правда? — вежливо согласился Говард.
Видя, как Чип выбрал самое удобное кресло, сел, задрав ноги, и прикрыл глаза, Говард испугался: неужели Чип, чтобы наверстать три одиноких года, решил остаться здесь ночевать?
— Знаешь, Говард, — продолжал Чип, не открывая глаз, — у нас в Штатах есть в сенате ирландский католик. Его даже прочат в президенты. Представь себе! — Чип вздохнул. — В былые времена ирландец в Штатах был хуже негра.
— Да, наверное, — отозвался Говард, поймав недовольный взгляд Джулии. У них был неписаный закон: хорошо, когда у гостей есть свое мнение, но расистов в доме терпеть нельзя.
— Вы, южноафриканцы, уж знаете толк в негритосах, — Чип ухмыльнулся.
Трикси шлепнула его по руке и пояснила с видом жены, чей муж пришел в гости простуженный и чихает на хозяев:
— Мой муж — расист.
Поскольку Чип лишь вяло возмутился, Джулия рассудила, что шлепки в их доме — дело обычное. Ну и семейка!
— Я что-то не то сказал? — Чип открыл глаза и подмигнул Говарду, как вновь обретенному брату- масону.
— Если уж говорить правду, — объяснила Джулия, — мы оба против апартеида и тому подобного — расизма, шовинизма. Отчасти из-за этого мы уехали.
— Варварская здесь страна, правда? — заметил Чип.
— Варварская, зато одна раса не притесняет другую, — ответил Говард.
— Да какая разница? Здесь за кражу буханки хлеба могут руку отрубить.
— Зато мужья не бьют жен, — вставила Джулия, рассудив, что Чип туповат.
Чип, поймав ее взгляд, отхлебнул для храбрости еще бурбона, а Трикси, которую позабавило, что Джулия напугала ее мужа, поправила темные очки и улыбнулась.
— Знаешь, что у нас с Трикси смешанный брак? — обратился Чип к Говарду.
— Правда?
— Угу. Я поляк, а она королева плантаций.
— Я никогда не жила на плантации, — огрызнулась Трикси.
— Но ты ведь с Юга — настоящая зеленоглазая флоридская красотка, что в одном купальнике скачет верхом по пляжу, — мечтательно протянул Чип. — Мне пришлось купить лошадь, чтобы Трикси согласилась выйти за меня.
— Чертова лошадь, я так по ней скучаю! — вздохнула Трикси.
Чип тем временем нюхал графин с оливковым маслом. Он сбрызнул изумрудной жидкостью кусочек хлеба и не спеша, с удовольствием прожевал. Между тем от Джулии не укрылось, что Говард разглядывает Трикси точно так же, как английские мужья на рождественской вечеринке, и жгучая боль разочарования пронзила ее.
— Ну и ну! — ахнул Чип. — Вкусный у вас хлеб!
Трикси взяла у него из рук корочку, попробовала.
— Дело не в хлебе, милый, а в оливковом масле. Вкус у него особенный!
Ламенты дали Ховитцерам в дорогу оливкового масла, и новые друзья клятвенно пообещали друг другу встретиться еще, пусть Говарду и не очень понравилось, что пьяный Чип на прощанье полез обниматься.
