Слова Трикси задели Джулию.
— Надеюсь, что снова смогу рисовать, — объяснила она. И добавила: — Я думала, ты порадуешься за меня.
Трикси отыскала темные очки, нацепила.
— Ты моя лучшая подруга. С чего мне радоваться, если ты уезжаешь?
Уилл и Уэйн прыгали в набегавшую волну, сталкивались друг с другом, заливисто хохоча.
— Будем переписываться, — предложила Джулия.
— Чушь! — фыркнула Трикси. — Я за всю жизнь не написала ни одного письма и начинать не собираюсь. У нас в пансионе за каждую ошибку в слове выдирали по волоску, а за неправильные знаки препинания — по два. Я пообещала этим уродам, что больше не напишу ни строчки, — и слово держу. — Трикси поправила очки. — Рано или поздно тебе надоест всюду таскаться за Говардом.
— Я его люблю, — ответила Джулия.
— Сама понимаешь, я не об этом. Но долго ли ты выдержишь в шахтерском городишке?
— К чему ты клонишь?
— Умной женщине там не место.
— Здесь тоже, — возразила Джулия. — Говарду нужно новое дело.
Трикси покачала головой:
— Америка, дорогуша, — вот где твое место.
Трикси стерла салфеткой крем от загара, поднялась и подозвала Уэйна:
— Сынок, иди сюда, скажи до свидания!
Пока дети бежали, Трикси сунула в руки Джулии подарок в нарядной упаковке.
Уэйн скорчил Уиллу рожу, а тот в ответ показал нос. Подруги задумались, стоит ли заставлять детей прощаться по-настоящему, но такой печальной сцены никто бы не вынес. Джулия и Трикси обнялись, шепнули друг другу «до свидания» и расстались на пляже.
— Уэйн поедет с нами? — спросил Уилл, глядя вслед ему и Трикси.
— Нет, сынок. Он останется здесь, с мамой.
Уилл выругался под нос. Что ж, на этот раз можно простить.
Дома, вместе с Говардом, Джулия развернула подарок Трикси: шесть бокалов для виски с эмблемой «Датч Ойл» и набор мешалок для коктейлей.
— Ах, как трогательно! — хмыкнул Говард. — Еще бы боксерские перчатки и пластырь в придачу — и мы с тобой зажили бы, как они!
Альбо
До нынешнего расцвета Альбо был всего лишь придорожным поселком на поросшей кустарником плоской равнине меж двух горных кряжей. Но мировые цены на медь росли, а горы оказались сложены из блестящего металла. Теперь, на исходе пятидесятых, Альбо стал самым подходящим местом, чтобы поселить сотрудников медной компании. Землю в одночасье раскупили, построили дома для белого начальства, дав улицам ласкающие слух названия: Райская, Аркадский бульвар, площадь Утопии. Часть города отвели черным рабочим, здесь названия были не столь поэтичны — улица А, улица Б, улица В. Были и другие отличия. Начальство жило в беленых домах с черепичными крышами, свинцовыми рамами и подогревом полов, не говоря уж о канализации. Черные рабочие были лишены всей этой роскоши, зато им провели электричество. Ровно в десять его отключали, но это не повод для жалоб. По словам одного чиновника, новые дома куда лучше тех халуп, где рабочие жили прежде.
Говарду поручили разработать для компании систему фильтрации воды, чтобы вымывать полезное сырье из гор шлака, остававшихся после добычи меди. Об охране природы в те годы еще мало задумывались. Задачей Говарда было выжать как можно больше денег.
Роза заявила в письме:
Ничего хорошего для карьеры Говарда! Почему вы так быстро надумали переезжать? И отчего именно в Северную Родезию? Как мне теперь видеться с внуком? Вы же знаете, водить я не умею, а на этом ужасном поезде через водопад ни за что не поеду. Вашему браку от переезда один вред. Для здоровой семейной жизни нужно постоянство! Взгляните на таитян: живут себе на островах, отрезаны от мира и об изменах не помышляют. Браки у них на всю жизнь.
Джулия в ответ послала нечеткую фотографию Уилла, чтобы недостаток фамильного сходства не бросался в глаза. Трехлетний Уилл был круглолицый, с копной льняных волос, а в глазах притаилась грустинка — наследство забытого отца, Уолтера Бойда. И ни намека ни на высокий лоб и длинный нос Говарда, ни на иссиня-черную шевелюру и веснушки Джулии!
— Ты скрываешь от матери правду, — упрекнул Джулию Говард. — Точно так же, как она скрыла от тебя развод. Неужели ты нарочно?
— Не знаю! — взвилась Джулия. — Просто не хочу нарываться на ее попреки!
— А как же он? — Говард кивком указал на Уилла, прикорнувшего на заднем сиденье новой машины, принадлежавшей компании, — вишневого «хиллмана» с белобокими покрышками. — Когда-нибудь придется ему сказать, родная. Ты и сама понимаешь.
Не было больше ни минаретов, ни муэдзинов, ни пыльного города, ни крикливых стариков — разносчиков пряностей. Исчезли и прихотливые лепные украшения, и узорчатые плитки, и дымный базар, и таинственные женщины, прятавшие лица. Для трехлетнего ребенка эти подробности сами по себе мало что значили, но их отсутствие напоминало о разлуке с первым в жизни другом.
Говард обещал Уиллу львов, газелей, слонов и еще много чего, но вокруг была лишь рыжая земля, бесконечная однообразная дорога, телеграфные провода да широкое, всегда одинаковое небо.
— Это Джозеф, он будет нашим поваром.
У Джозефа была темная, лоснящаяся кожа и брови дугой. Он протянул руку, но Уилл отпрянул. На щеках Джозефа виднелись шрамы — следы ножевых ран уродовали безупречно гладкую кожу.
— Дай руку, Уилл, — велела Джулия.
— Зачем?
— Потому что мы все будем друзьями.
За розами ухаживал садовник Авраам — морщинистый косоглазый бушмен с неизменной трубкой во рту, в самые жаркие дни носивший на голове банановый лист для защиты от солнца. Неторопливый, сосредоточенный, с розами он управлялся на диво. Розовые кусты перед домом цвели пышными желтыми цветами, на зависть всей округе. Бак Куинн из дома напротив безуспешно пытался переманить Авраама у Ламентов, чтобы тот ухаживал за его чахлыми розовыми клумбами.
Позже Джулия спросила у Авраама, почему тот отказался.
— Он предложил вдвое больше денег и думает, что и розы будут вдвое пышней! — Авраам расхохотался.
Джулия стала рисовать розы. Но солнце палило нещадно, и вдохновение оставило ее. Спешить некуда, никто не торопит. Джулия отыскала потрепанный томик Шекспира и нашла утешение на страницах «Двенадцатой ночи», где Виола, выброшенная на берег незнакомого королевства, ищет свое место среди чужих.
Джулия и Уилл коротали дневные часы, наблюдая за жизнью квартала. В полуденный зной дети играли возле поливальной установки, а жены сотрудников судачили, обсуждая новости медной компании. Пока кухарки разносили лимонад, а садовники подстригали кусты, Джулия с тревогой сознавала, что совсем разленилась, опускается все ниже и ниже. Она умирала от скуки, как и предсказывала Трикси. Но Джулия не жаловалась.
По вечерам Говарда ждал изысканный ужин, а уложив Уилла, они любили друг друга. Говард не сомневался, что переезд пошел им на пользу. Спустя месяц Джулия объявила, что беременна.
