— Правда, красавица? — спросила Джулия.
Они лежали в постели, потушив свет. Ночь стояла прохладная, сквозь открытые окна спальни было слышно, как муэдзин созывает на вечернюю молитву, догорали последние алые отсветы заката.
— Так себе, — ответил Говард. Джулия молчала, и он почувствовал, что допустил промах. — Ну, — выдавил он с запинкой, — пожалуй, ничего, в американском духе.
— Говори прямо, Говард, — велела Джулия слабым голосом, и Говард осознал свою ошибку. Нельзя было врать о Трикси Ховитцер, чья красота бесспорна. И Говард попытался загладить оплошность:
— Родная, она кажется красавицей, но увидишь ее без косметики — наверняка умрешь от страха… А ты и без всякой косметики хорошенькая.
— Ты льстишь.
— Нет, — настаивал Говард, — честное слово.
В знак примирения Джулия пожала под одеялом его руку. И все же Говард не мог простить Ховитцерам, что рядом с ними Ламенты беззащитны и, хуже того, невзрачны.
Несмотря ни на что, Джулия рада была найти подругу поинтересней миссис Мак-Кросс. Через несколько дней она позвала Трикси в арабский квартал за покупками.
— Рыться в хламе — это не по мне. Может, сходим в музей?
— Но это же настоящий Восток! — отвечала Джулия.
Раз Трикси робеет, пришло время призвать на помощь свой дух приключений. Итак, Джулия повела свою боязливую подругу в шумное сердце старого города — торговцы, разносчики, детский гомон, — и вот несколько красивых юношей с любезными улыбками вызвались сопровождать их. В глазах Трикси сверкнул интерес.
— Может, наймем одного из этих красавцев?
— Не надо, — поспешно отказалась Джулия. — Я хорошо знаю город.
— Не сомневаюсь, — заверила Трикси, — но почему бы не взять одного с собой?
— Потому что он будет нас водить весь день и заведет к своему дяде, торговцу коврами, — объяснила Джулия. — И тут же испарится, а дядя от нас не отстанет, пока не напоит чаем и не убедит купить что- нибудь ненужное!
Подруги пробирались через лабиринт улиц. Трикси ковыляла на шпильках, жалуясь, что умирает без бурбона. Миновали «Манхэттен-клуб», так и не решившись зайти — а вдруг снова нагрянут английские жены?
Джулия завела Трикси в глубь арабского квартала, где им попалось еще одно небольшое кафе. Бородатые старики в тюбетейках шептались за столиком в углу. Подруги вторглись в их святилище — в широкополых шляпах, с незакрытыми лицами, — сели отдохнуть за столик, и старики умолкли и впились в них взглядами.
— Не нравится им, что мы здесь, — буркнула Трикси.
— Не повезло нам, — ответила Джулия. — Зато мы заплатим.
Двое стариков, размахивая руками, обратились к хозяину за стойкой.
— Пойдем отсюда, — сказала Трикси.
— Из-за того, что мы женщины? — спросила Джулия.
— Из-за того, что я хочу бурбона, — ответила Трикси.
Хозяин кафе уже утихомирил стариков. Перекинув через плечо салфетку, он подошел к столику, где сидели подруги, и произнес несколько слов по-арабски.
— Простите, — начала Джулия. — Parlez-vous francais?[5]
Но хозяин кафе продолжал сердито говорить по-арабски. Трикси и Джулия собрались уходить, и вдруг услышали голос:
— Мадам, рад снова видеть вас! — Перед ними стоял мужчина в белом костюме. Он повернулся к Трикси, приподнял шляпу и взял на себя труд успокоить хозяина кафе. — Он говорит, что женщины не должны здесь появляться без провожатых, — он широко улыбнулся, — но, как видите, я это недоразумение уладил.
Кровь бросилась Джулии в лицо.
— Мы в любом случае уже уходим.
— Я пока не ухожу. — Трикси пожирала незнакомца глазами.
— Ты же хотела бурбона, — напомнила Джулия.
Трикси улыбнулась:
— Я передумала.
Господин в белом, не теряя времени, представился: Мубарес, предприниматель из Саудовской Аравии, торгует кухонной посудой. Джулия не взяла предложенную визитку, но ее тут же прикарманила Трикси.
— Мадам, — обратился он к Джулии, — простите, если я в прошлый раз вас чем-то обидел.
— Джулия, — встрепенулась Трикси, — чем же мистер Мубарес мог тебя обидеть?
— Ничем, — отрезала Джулия.
Но мистер Мубарес был явно очарован ею. Когда он несколько раз предложил показать Джулии город, Трикси надулась:
— Честное слово, мистер Мубарес, из-за вас девушка чувствует себя гадким утенком!
— Напротив, мадам… — стал извиняться Мубарес.
— Вы умеете гадать? — спросила Трикси и протянула через стол бледную руку.
Мубаресу ничего не оставалось: взяв ее ладонь, он стал плести небылицы о славе, богатстве и счастье.
— А теперь ей. — Трикси шаловливо кивнула в сторону Джулии.
— Я не хочу знать свою судьбу, — возразила Джулия.
Но Трикси настаивала, и пришлось протянуть руку мистеру Мубаресу. Когда их пальцы встретились, у Джулии учащенно забилось сердце. Мубарес, казалось, не находил слов. Он извинился и выпустил ее ладонь.
Трикси следила за ними с восхищением и завистью.
— Ну? — спросила она нетерпеливо. — Что ее ждет?
Мубарес смешался.
— Воображение мое здесь бессильно, — отвечал он.
— Ничего страшного, мистер Мубарес, — сказала Джулия.
Трикси, не теряя времени даром, принялась засыпать Мубареса вопросами о его жизни, пытаясь приковать к себе его взгляд, то и дело устремлявшийся на Джулию. Мубарес рассказывал о своей юности, о том, как ловил рыбу и продавал экипажам британских подлодок в Персидском заливе; о том, как отец отправил его в Джидду, в школу для детей банкиров; о том, как расширялась его торговля — от жестяных кастрюль и сковородок до посуды из нержавеющей стали для ресторанов и отелей.
Когда пришла пора уходить, Мубарес предложил проводить их, но подруги отказались. Джулия бросила на него прощальный взгляд: красавец в белом костюме одиноко сидел, потягивая мятный чай.
Трикси и Джулия возвращались назад через арабский квартал, радуясь приключению.
— Очаровашка! — сказала Трикси. И с досадой глянула на Джулию: — Скольких трудов мне стоило, чтобы он хоть раз на меня посмотрел!
Джулия улыбнулась и тут же вспыхнула от стыда.
— Боже, неужели я с ним заигрывала?
— Не совсем, — поправила Трикси. — Заигрывала я, да что толку?
Джулия шепотом призналась:
— Меня в дрожь бросало от его взглядов.
— Его из-за тебя тоже бросало в дрожь! — Трикси рассмеялась и, заметив, что Джулия покраснела, добавила: — Ради всего святого, только не говори, что ты из тех примерных жен, что не допускают и мысли о другом мужчине!
Джулия отвечала с укоризной:
— Трикси, я обожаю Говарда. До других мне и дела нет.
