— Я вообще ни разу в жизни не катался, — напомнил он.
И Маркус уступил ему свои санки. Говард и Джулиус бок о бок покатили вниз по склону.
Говард ехал на животе, болтая в воздухе ногами, сам не свой от ужаса. Лед скрипел под полозьями, сани набирали скорость, и каждая выбоинка отдавалась у него внутри. Ветер свистел в ушах — ледяной, колючий. Запах сосен и мокрой шерсти щекотал ноздри. Мчавшийся впереди Джулиус наткнулся на кочку и с воплем нырнул в сторону. Говард, наскочив на ту же кочку, охнул, в испуге замахал руками. Джулиус в тревоге обернулся, но Говард махнул ему и вновь затаил дыхание, когда санки притормозили, взлетели вверх по насыпи и с бешеной скоростью помчались по склону длиной в четверть мили. Щеки у него пылали, сердце колотилось — и вдруг, в один миг, все кончилось. Говард лежал навзничь в полуобмороке, соображая, жив ли он.
Джулиус склонился над отцом:
— Все хорошо, папа?
— Потрясающе, — прошептал Говард.
— Тогда пошли. Давай еще разок!
Но, поднявшись на ноги, Говард сморщился.
— Погоди!
Джулиус обернулся: отец шел прихрамывая.
— Я ушиб ногу. Наверное, старая рана, память Аякса. Придется мне ехать домой греться, а вы катайтесь.
— Ну, папа, — упрашивал Джулиус, — останься. Через минутку все пройдет.
Говард, обрадованный приглашением, отважился сделать несколько шагов, но тут же скорчился от боли. Он уговорил Джулиуса кататься вдвоем с братом.
— Заберешь нас через два часа? — спросил Джулиус.
Говард кивнул. Джулиус помахал ему и устремился вверх по склону, таща за собой обе пары санок.
Говард передумал возвращаться домой, чтобы не оставаться наедине с Розой. Он отправился назад через город, мимо домов на Дубовой улице — молчаливых, одетых снегом, — через эстакадный мост, к Девяносто девятой. Свернув направо, он заметил, что почти все заведения вдоль дороги закрылись раньше обычного. Рэймонд Биддл связывал на ночь рождественские елки. Далеко впереди мигал фарами исполинский снегоочиститель, призывая Говарда уходить прочь с опасной дороги.
Уилл и Минна сидели далеко от сцены, но им и горя было мало. Две бывшие поп-звезды, седые и обрюзгшие, развлекали зрителей слайдами времен их недолгой славы — далеких шестидесятых, когда они были юными, стройными и невинными. Затем превосходно исполнили несколько старых хитов, в перерывах посмеиваясь над собой.
Минна прижималась в темноте к Уиллу, шептала что-то, касаясь губами его уха. Когда погас свет перед выступлением главных звезд, Минна просунула руку между ног Уилла так, что могла чувствовать его пульс.
— Хорошо, — прошептал Уилл, неуклюже пытаясь выразить то, что она знала и так.
Окончив работу, Рой катил полотер к лифту на третьем этаже и возле женского туалета наткнулся на Кэлвина с сигаретой в зубах.
— Эй, Рой, — окликнул его Кэлвин, — поможешь мне почистить сортир? А то я опаздываю.
— Прости, приятель, — бросил на ходу Рой, — не хочу вонять говном. У меня после работы свидание.
Рой зашел в лифт, Кэлвин смотрел ему вслед, у него дергалась щека. Освободился он только через полчаса. Когда он наконец спустился в вестибюль, его поджидал Эдди с зарплатой в конверте.
Кэлвин окинул взглядом пустой коридор:
— А где все?
— Отпустил домой пораньше. Если б ты пошевеливался, тоже был бы уже дома. Четыре перекура, угу? Боже ты мой!
У Кэлвина отвисла челюсть.
— Это Рой сказал? Врет черномазый!
— Дело не в Рое, Кэлвин, а в тебе. Вот твоя зарплата. С наступающим!
Кэлвин, не сводя глаз с Эдди, сунул чек в карман, застегнул куртку и прошипел на прощанье:
— В гробу я видал тебя. Эдди, и маму твою, и эту работу!
Маркусу чудилось, будто он и Джулиус вернулись в далекие, славные годы до несчастного случая. Они летали с ледяной горы и приземлялись невредимые. Но снег все валил и валил, а ветер царапал щеки, словно тупая бритва. Спустя час у Джулиуса онемели пальцы на ногах, а протез Маркуса залепило снегом и крючья не двигались. Стали думать, что делать.
— Джулиус, пойдем домой пешком.
— До дома пять миль.
— Все-таки лучше, чем торчать здесь еще час, — ответил Маркус.
— Если пробежимся, вот удивится папа, когда поедет за нами! Встретимся прямо на Пай-Холлоу.
Говард мечтал лишь о чашке кофе, чтобы согреться и продержаться до встречи с близнецами. В баре «Карусель» была овальная стойка, где посетителей обслуживали по одному. Заросший грязью вентилятор под потолком, спутанные рождественские гирлянды и музыкальный автомат с разбитым стеклом — видно, кто-то излил тоску на Бобби Дарина или Тони Беннета.
Говард сел возле стойки. Еще один посетитель — седой, с брюшком, в очках с толстыми стеклами, — глянув на Говарда, поднял стакан с бурбоном, но Говард отвел глаза.
— Что-нибудь выпить, сэр? — спросил у Говарда бармен.
— Нет, только кофе, — ответил Говард.
Он стал рыться в кармане пиджака, ища кошелек, но нашел только искусственное сердце, которое сунул туда неделю назад, хотел выбросить и забыл. Теперь на гладкой белой пластмассе играли рождественские огоньки. Говард выложил на стойку пятидолларовую бумажку.
В ожидании кофе Говард вертел в руках свое изобретение. Открыл стальной шов, увидел камеры.
— Что это у вас? — спросил человек в очках. Подсев к Говарду, он разглядывал странный предмет. — Простите за нескромный вопрос.
— Так, ничего, — ответил Говард.
— Если не ошибаюсь, это механическое сердце.
Говард не мог скрыть изумления.
Незнакомец протянул руку:
— Билл Феррис.
Говард представился.
— Вы, наверное, врач?
— Нет, что вы. — Феррис засмеялся. — Инвестор. Мы вкладываем деньги в фармацевтические компании и медицинские исследования… Мы финансировали и сердце, но по красоте ему было далеко до вашего.
Когда Рой шагал по Пай-Холлоу, опять повалил снег. До дома Доун Снедекер еще миля, брюки обледенели до самых колен. Рой проклинал погоду: ведь стоит ему войти в уютный дом Доун, лед растает и возле его ног натечет лужа. Что скажут родители Доун? Выставят его на крыльцо, как бездомного пса? Но ему тут же вспомнилась Доун, ее золотистые волосы, персиковый румянец, — и Рой зашагал дальше, представляя, как Доун прикалывает к платью его букет, как они фотографируются вместе, как танцуют под зеркальным шаром, щека к щеке.
