В дальнем углу автостоянки «Датч Ойл» Кэлвин готовил в машине лабораторный коктейль, и тут мимо прошуршал черный «коронет» Эдди Калоуна.
— Что ты там делаешь, черт подери? — рявкнул Эдди.
Кэлвин понял, что Эдди не разглядит жестяную канистру спирта, украденную из корпуса А. Он выругался в ответ и покатил на желтушном «мустанге» по скрипучему снегу, мимо будки охранника на выезде.
Лишь увидев задние габариты Кэлвина на Пай-Холлоу, Эдди облегченно вздохнул: больше всего он боялся, что этот сопляк выкинет на прощанье какую-нибудь штуку.
Не проехав по Пай-Холлоу-роуд и четверти мили, Кэлвин замедлил ход и отхлебнул апельсинового коктейля. Снег чертил в воздухе прямые штрихи, заметая все кругом. По лицу Кэлвина расплылась улыбка, будто коктейль включил у него в голове невидимую кнопку радости.
Через двадцать минут быстрой ходьбы у близнецов онемели ноги, заныли икры.
— Миля — это сколько, черт возьми? — скулил Джулиус, пиная перед собой санки.
Близнецы замедлили шаг, захромали, и Маркус, у которого начались хрипы в груди, с трудом выговорил:
— Мили две уже прошли.
— Слушай, — Джулиус вгляделся в снежную пелену, — а здесь опасно! Машина подъедет, водитель нас не заметит — и все!
Маркус кивнул:
— Дорогу еле видно. — Он бросил взгляд на невысокую насыпь справа. — Может, пойдем здесь?
— Не-а, — выдохнул Джулиус. — Кусты, деревья… по дороге быстрей.
Но Маркус все-таки влез на насыпь, волоча за собой санки. В груди у него хрипело, дышать было больно. Скорей бы домой, в теплую постель! От снега щипало глаза. Маркус зажмурился и стал пробираться дальше вслепую, вдоль гребня.
Джулиус ковылял по обочине, толкая впереди себя санки. Вот бы машину поймать! Тогда они успеют вернуться домой и отогреться до прихода Клео. Джулиус ускорил шаг: образ Клео с подрагивающими грудками придал ему сил.
Кэлвин пьянел все сильней. Щеки горели, ему казалось, что у него треснул череп, а мозг вот-вот лопнет. Голова закружилась, и Кэлвин решил, что сейчас окажется наверху блаженства, но ошибся. Это была всего лишь доля секунды перед низвержением в пропасть. Теперь совсем иное чувство распирало ему виски: будто вороная кобылица с горящими красными глазами ржет меж полушарий мозга, а раскаленные добела копыта отбивают дробь — раз-два, раз-два! — словно молот Тора. Стук копыт отдавался в глазницах. Вдруг с диким ржанием кобылица пустилась вскачь. Из глаз Кэлвина брызнули слезы, он надавил на газ. Зачем он бросил работу? И зачем пил эту дрянь? О чем он думал?
Это все Рой виноват. Гребаный Рой.
Чтобы заглушить шум в ушах, Кэлвин включил радио. Из театра «Капитолий» в Пассейике передавали в прямом эфире концерт. Дьявольский голос раздался в голове Кэлвина.
«Скоро я уеду в Монтану».
Зрители знали слова этой дурацкой песенки и подхватили припев. Но Уилл слышал лишь шепот Минны:
— Пошли.
Гулкие рифы бас-гитары сопровождали их до самого выхода и растворились в снежной мгле. Уилл и Минна стали искать укромное местечко. Машины на стоянке спали под снегом, как под огромным стеганым покрывалом. Под навесом на автобусной остановке Уилл расстелил на скамье свою армейскую куртку, и они прижались друг к дружке. Среди облаков мелькнул кусок неба, будто черная дыра, но его тут же скрыли тучи. Опять повалил снег, и город вновь погрузился в глубокий сон.
— Обними меня, Уилл, — сказала Минна. — Крепче.
Уилл притянул Минну к себе, ей на щеку опустилась снежинка. Уилл наклонился и слизнул ее. Еще одна спланировала Минне на губы, Уилл потянулся, Минна приоткрыла рот.
Вдалеке что-то грохнуло — наверное, крышка мусорного бака; взвыла сирена, напомнив им, что из концертного зала вот-вот хлынет толпа и их уединению наступит конец.
Уилл разрыл нетронутый сугроб возле своих ног, подбросил в воздух пригоршню снега. Кристаллы посыпались на лицо девушки, на волосы, снежинки на коже быстро таяли, серебряный ручеек стекал между грудей. Уилл лизнул ручеек и услышал тихий вздох. Пальцы Минны расстегнули ему ремень.
Уилл спустил трусы, а Минна одним легким движением приподняла юбку и мягко опустилась ему на колени. Уиллу казалось, что она робеет, но Минна села на него верхом, и ему стало жарко. Они покачивались, медленно-медленно, потом Минна застонала, и они понеслись в бешеной скачке. Вокруг мела метель, они кричали от удовольствия. Острая волна наслаждения накрыла Минну, и внутри у нее стало влажно. В ушах Уилла послышался рев, но это был всего лишь вздох Минны. Все кончилось, и они упали друг другу в объятия — счастливые, обессиленные, ошеломленные. Уилл не подозревал, что ему может быть так хорошо в таком неуютном месте. Нежась в объятиях Минны, чувствуя на своей шее ее легкое дыхание, он старался получше запомнить этот миг, чтобы воскрешать его в минуты грусти и одиночества.
Чем больше говорил Билл Феррис, тем больше он нравился Говарду.
— Где же вы были раньше, Говард? — спрашивал Билл. — Прелюбопытную штучку вы изобрели! Видели бы вы, что за уродство мы продаем — ничуть не краше, чем крышка трамблера! Где же вы были? — повторил он.
— Ну, — начал Говард, — работал у Чэпмена Фэя.
— У Чэпмена Фэя? Который мечтал заселить Марс?
Говард помедлил с ответом, опасаясь насмешек.
— Да, у него.
Билл протянул руку:
— Жму вашу руку еще раз, Говард. Фэй был гений. Гений, черт подери! И ей-богу, Говард Ламент — тоже немножко гений, ведь так?
Вдруг вся тоска и одиночество последних лет нахлынули на Говарда. Извинившись, он вышел в туалет; грудь его вздымалась, из горла рвались рыдания. Его стошнило. Понадобилось время, чтобы овладеть собой и вернуться за столик.
— Все в порядке? — спросил Билл.
— Да, да, — ответил Говард еле слышно, но совершенно искренне.
— Полегчало? Вот и отлично, — улыбнулся его новый знакомый. — Расскажите же, чем занимаетесь теперь, после смерти Фэя… Какая утрата для человечества… Расскажите, как вам живется после Чэпмена Фэя.
Говард осторожно поведал грустную историю последних лет. Выслушав его, Билл бережно положил модель сердца на стол.
— Скверная штука жизнь! — процедил он наконец.
В музыкальном автомате Синатра пел «Перед рассветом», вновь наполнялись бокалы. Билл залпом выпил свой виски и виновато улыбнулся:
— Вот что, Говард, скажу вам не тая. Меня тоже уволили больше года назад.
Он поднял руки, готовый предстать перед Говардом в ином свете.
— Простите, — продолжал он, — но если рассказывать собутыльникам в баре, что ты безработный, — выставишь себя конченым неудачником. Но я не неудачник, Говард, и вы тоже. Мы прорвемся, дружище. Каждый может наверстать упущенное. Мы же в Америке, черт подери! В стране возможностей. Так? Между нами говоря, Говард, мы могли бы раскрутить этот прибор.
— Правда? — спросил Говард слегка изменившимся голосом.
Но Билл Феррис ничего не заметил. Он все говорил и говорил. И, слушая его, Говард вспомнил
