Присутствие целой армии таких бесправных работников на рынке труда настолько сбивает цену на рабочую силу, что в России на многих производствах нет даже возможности наладить капиталистическую эксплуатацию трудящихся — перед нами уклад, представляющий собой угнетение работников неофеодальным сословием — бандой, которая действует под маской предпринимателей.
Кроме того, обеднение вошло в режим самовоспроизводства. Его «продукт» ускоряет процесс и может превратить его в лавинообразную цепную реакцию. Люди, впавшие в крайнюю бедность, разрушают окружающую их среду обитания. Этот процесс и был сразу запущен одновременно с реформой. Его долгосрочность предопределена уже тем, что сильнее всего обеднели семьи с детьми, и большая масса подростков стала вливаться в преступный мир. Криминалисты определенно оценивают главные причины этого: снижение жизненного уровня населения, появление и рост армии безработных, снижение нравственного уровня общества, распад системы нравственных норм. Сильнее всего эти факторы сказались на подростках, специалисты отмечают в среде подростков «широкое распространение пьянства и наркомании, нравственное падение, физическое и психическое ухудшение здоровья, неэффективное оказание медицинской и социальной помощи» [93]. Это массивный социальный процесс, начавшийся вместе с реформой, который не будет переломлен просто из-за небольшого роста доходов.
Крайнее обеднение выталкивает массу людей из общества и так меняет их культурные устои, что они начинают добывать себе средства к жизни «поедая» структуры цивилизации. Тем самым они становятся инструментом “насильственной” архаизации жизни окружающих и их дальнейшего обеднения. Типичным проявлением этого процесса стало хищение электрических проводов, медных и латунных деталей оборудования железных дорог и т. п.
Подобных этому признаков архаизации мы наблюдаем достаточно, чтобы прийти к выводу: при длительном обеднении и сокращении предоставляемых на уравнительной основе социальных (“бесплатных”) благ люди вынуждены отказываться от дорогостоящих оболочек цивилизации и отступать ко все более примитивным и архаичным способам производства и жизнеустройства.
Очевидно, что все эти процессы вовсе не прекратятся оттого, что государство при благоприятной конъюнктуре на мировом нефтяном рынке сможет дать бедной части населения вспомоществование и «поднять» доходы некоторых из них (пусть даже половины) выше черты бедности. Указанные процессы деградации «затянут» этих людей обратно в бедность.
Для преодоления бедности требуется
Но этих ресурсов в условиях созданной в ходе реформы системы, не будет. Энтузиаст этой реформы Л. Радзиховский откровенно и даже цинично пишет в 2009 году: «Главный вектор всех наших реформ — СБРАСЫВАТЬ БАЛЛАСТ. Балласт госсобственности. Балласт фиксированных цен. Балласт “союзных республик”. Балласт неэффективных предприятий. Балласт неадекватной социальной системы. И т. д. Сбросить это было, конечно, трудно, точнее — страшно. У многих до сих пор фантомные боли в ампутированных социальных конечностях. Но в конце концов, чтобы “отрезать”, требуется мужество и политическая воля. И все. “Ломать — не строить, душа не болит”» [65].
Глава 6. Аномия: дети, подростки и молодежь в обществе риска
Самыми незащищенными перед волной аномии, которую подняла реформа, оказались дети и подростки. Они с самого начала 1990-х годов тяжело переживали бедствие, постигшее их родителей. Потом, по мере углубления кризиса, роста безработицы и бедности, целые контингенты их оказывались беспризорными или безнадзорными, лишившись всякой защиты от преступных посягательств и втягивания их самих в преступную среду.
Вот формулировка юриста: «В ходе проводимых в России социально-экономических реформ дети оказались более незащищенными, чем все остальные социально-демографические группы населения. Ситуация в сфере детства, связанная с наркоманией, алкоголизмом, детской безнадзорностью, постоянным ухудшением положения детей, ростом посягательств на их права, сегодня на государственном уровне рассматривается как угроза национальной безопасности России.
Семейное неблагополучие подростков может и должно компенсироваться школьным благополучием. Однако в большинстве случаев происходит как раз наоборот: семейное неблагополучие подростка усугубляется его школьным неблагополучием, ситуация отчужденности, одиночества в семье дополняется аналогичной ситуацией в школьном классе, в группе других образовательных учреждений» [105].
В 1994 году социологи исследовали состояние сознания школьников Екатеринбурга двух возрастных категорий: 8-12 и 13-16 лет. Выводы авторов таковы: «Наше исследование показало, что ребята остро чувствуют социальную подоплеку всего происходящего. Так, среди причин, вызвавших появление нищих и бездомных людей в современных больших городах, они называют массовое сокращение на производстве, невозможность найти работу, высокий уровень цен… Дети школьного возраста полагают, что жизнь современного россиянина наполнена страхами за свое будущее: люди боятся быть убитыми на улице или в подъезде, боятся быть ограбленными. Среди страхов взрослых людей называют и угрозу увольнения, страх перед повышением цен…
Сами дети также погружены в атмосферу страха. На первом месте у них стоит страх смерти: «Боюсь, что не доживу до 20 лет», «Мне кажется, что я никогда не стану взрослым — меня убьют»… Российские дети живут в атмосфере повышенной тревожности и испытывают недостаток добра… Матерятся в школах все: и девочки и мальчики… Как говорят сами дети, мат незаменим в повседневной жизни. В социуме, заполненном страхами, дети находят в мате некий защитный механизм, сдерживающий агрессию извне» [18].
Старшеклассники в 1990-е годы ощущали дыхание безработицы уже за порогом их школы. М.Н. Руткевич писал: «В 1993 году угроза безработицы стала реальностью для рабочих, служащих, инженеров и техников в большинстве регионов страны, особенно на предприятиях ВПК, машиностроения, текстильной и легкой промышленности, а также в научно-исследовательских учреждениях. Выпускники средней школы по-разному оценивали эту угрозу в отношении собственного будущего жизнеустройства в зависимости от социального статуса семьи… В целом же, если принять за 100% число тех, кто дал определенный ответ, то реальной считают угрозу безработицы две трети выпускников средней школы» [98].
Через десять лет, в 2003 году, Ю.А. Зубок характеризовала это положение так: «Сформировался слой незанятой молодежи. В разных отраслях численность молодежи в составе рабочей силы сократилась за последние десять лет от 2 до 6 раз. Многие из юношей и девушек, оставшихся на производстве, лишь числятся в штате, зарабатывая на стороне. Вследствие развала коллективных форм сельского хозяйства и невозможности заняться фермерством произошла маргинализация значительной части сельской молодежи. Растет ее миграция из села в город. После 1991 года в 2,5 раза возросла доля молодых людей, стремящихся любыми способами перебраться на постоянное место жительства в города, где немногим из них удается избежать криминальных структур.
Как выявилось в ходе исследований, высокая трудовая мотивация и ориентация на производительный труд приводят скорее к снижению показателей уровня жизни, нежели к их повышению. А реализация иных, не связанных с трудом моделей самореализации, наоборот, оказывается эффективнее с точки зрения социального продвижения. Это закрепляется в молодежном сознании в виде доминанты инструментальных ориентаций, готовых превратиться в условиях высокой толерантности к девиации в асоциальные установки. Совокупность отмечаемых тенденций ставит в ситуацию неопределенности и риска наиболее подготовленную и социально активную молодежь…
Ощущение нестабильности и незащищенности знакомо 60,1% молодых россиян. Видимо, социально- правовой фактор риска и впредь останется ведущим в социальном развитии подрастающего поколения» [99].
