общий знаменатель и люди сольются в образе безвредного мещанина, разве что с дурными наклонностями, который будет враг одному себе. Тогда-то государство и начнет постепенно усыхать до сети сумасшедших домов и кружков по интересам, поскольку уголовный кодекс имеет такое же отношение к добродетельному обормоту, как и зачатки атмосферы на планете № 144 в галактике Магеллановы Облака. То есть это еще бабушка надвое сказала, коллектив ли возвысится до человека или человек опростится по коллективному образцу, скорее всего человек опростится по коллективному образцу, если принять в расчет всё возрастающий интерес к физиологической музыке, медицинским справочникам и подноготному значению тринадцатого числа.
Впрочем, то, что государственность как венец общественного сознания во многих отношениях бессмыслица, — видно уже сейчас. Война есть величайшее зло, это общепринятая истина, какая бы химера ни служила ей оправданием, преступность неискоренима в ближайшие пятьсот лет — это скорей всего, в экономике по-настоящему продуктивна лишь частная инициатива, а в социальной сфере государство, хоть тресни, ничего не может поделать со своим главным противником — дураком. Последняя немощь из перечисленных особенно характерна: начиная от царя Алексея I Тишайшего это сколько было принято законодательных актов против коренного нашего увлечения — воровства, однако воруют по-прежнему, чуть ли не поголовно, и главное, непонятно, зачем? — Ведь Россия есть страна неисчерпаемых сокровищ, в ней можно сказочно разбогатеть, если просто под ногами гвоздики собирать, то-то ее разворовывают, разворовывают, и всё никак не могут разворовать. Равно, государство ничего не может поделать с сепаратизмом, только даром мальчишки гибнут, поскольку и тут против него выступает не радетель за национальное самоопределение, а дурак; вот если бы с умножением количества государств умножалось бы количество белков, жиров и углеводов — тогда понятно, а так сепаратиста понять нельзя.
Из этого в частности вытекает, что государственный деятель, если только он не чистый администратор, в половине случаев являет собой печальную необходимость, обусловленную только тем, что покуда существуют эти самые четыре идиота, без властей предержащих не обойтись, а во второй половине случаев он прямо метафизическая фигура, строитель пирамид, несчастный преемник древнеегипетского Хуфу. Во всяком случае, государственный деятель не имеет права на высоко поднятую голову и орлиный взгляд, ибо это уже комично, ибо зачем человеку, например, министр сельского хозяйства, если у него десять соток под картошкой и две свиньи роются на задах?.. А то, действительно, взяли моду выдавать воробья за певчего соловья; дескать, Наполеон Бонапарт — великий полководец, гениальный человек, выдающаяся историческая личность, а он только тем на самом деле и отличился, что спалил пол-Европы, погубил миллион человек, и в результате на смену королю Луи XVI Бурбону пришел король Луи XVIII, что интересно — опять Бурбон.
Горе от ума
Бедными люди бывают по одной-единственной причине: от неспособности или ограниченной способности к положительному труду. Если ты работаешь, как вол, делая дело, которое требует известной квалификации, то у тебя и домик будет в четыре спальни, и приличный автомобиль, и даже ты свободно можешь посетить какие-нибудь экзотические Балеарские острова. А если у тебя за плечами два класса воскресной школы и руки приделаны кое-как, тогда, конечно, приходится околевать с голоду либо подаваться в социал-демократы, — третьего не дано.
То есть это у них так заведено, в странах Центральной и Западной Европы, где всё сравнительно просто, логично и не в ходу двусмысленные слова. В России же у бедности всегда найдется тысяча разнообразных поводов и причин. Как-то: несчастная любовь, интриги, критический износ техники, казнокрадство, недальновидность буржуазии, романтизм, неблагоприятное расположение звезд, резко континентальный климат, сглаз и если твой начальник похитил зарплату целого цеха и сбежал на экзотические Балеарские острова.
Поэтому нисколько не удивительно, что во всей Европе у людей бывают неприятности, но такой, как наша, бедности не найти. Вот на захолустную деревеньку Хильтер в Нижней Саксонии удивляешься, потому что это пятый сон Веры Павловны: дома стоят богатые, убранные, как праздничный торт, деревенскую улицу точно вылизали, земледельцы похожи на наших профессоров, пьют мозельское и говорят о потребительском обществе на паях. Теперь возьмем какую-нибудь деревню в нашем Зубцовском районе Тверской области: дома тут, правда, могут быть со всеми городскими удобствами, но такие они облупленные, неказистые, точно их строили так, для отвода глаз. Далее: улицы сравнительно проезжие, особенно если на тракторе и ненароком не встретится препятствия вроде заблудившегося бычка. Народ говорит, разумеется, про другое, но заковыристо, красочно и упирая на двусмысленные слова.
Про «категорический императив», правда, не говорят, однако о роковой роли «Росэнерго» в истории нашего отечества, об измене, коренящейся среди высшего командного состава ВМФ, об американских кознях против аграрного сектора могут толковать весь обеденный перерыв. Если жалуются на погоду, то это означает — душа горит.
Вообще народ кругом чересчур, подозрительно непростой. Взять хотя бы наших пастухов Бориса и Геннадия, которые скончались до срока от болезни, открытой доктором Чеховым, — «от водки и злой жены». Эти были книгочеи, поглощавшие все «толстые» журналы, которые удавалось похитить у дачников или украсть из сельских библиотек. Понятное дело, им скучно было думать о привесе и рационе, они всё решали третий роковой русский вопрос: «Если мы такие умные, то почему мы такие бедные?» — И не находили ответа, так и померли, не найдя.
Между тем ответ, что называется, лежит на поверхности: мы именно потому такие бедные, что некстати умные, вернее сказать, слишком занятые отвлеченной мыслью, отравленные романтическими настроениями, забитые той вековой истиной, что ничего-то ты с собой в могилу не унесешь. Словом, бесконечно прав был наш великий Грибоедов, выведя обескураживающее правило: если у нас горе, — то по преимуществу от ума.
И действительно, для того чтобы задешево купить бочку кислой капусты, а после подороже ее продать, большого ума не надо, а вот ты попробуй хотя бы сформулировать четвертый роковой русский вопрос: «Почему я не адмирал?» Недаром у нас самые процветающие писатели, считающие свои доходы миллионами, это сбрендившие домохозяйки, которые ублажают низменный вкус вековухи и дурака. А Николай Федоров сочинял трактаты о воскрешении всех умерших во тьме веков и оттого закончил свое поприще в нищете.
Такая наша умственность, конечно, непрактична, и даже она губительна в эпоху производства и потребления, но зато обаятельна и легко может подкупить инакомыслящий элемент. Вот жил у нас в Зубцове австралиец Дэвид Ортон, капиталист-интернационалист. Организовал он производство чистой меди из мусора, научил с десяток мужиков работать, но вскоре его обвели вокруг пальца, разорили до нитки, и он уехал к себе домой. С тех пор звонит из Австралии несколько раз в году. Спросишь его, как, дескать, дела, а он в ответ: «Всё отлично, вот только не с кем поговорить».
Конец эпохи
Люди нашего поколения — это дети героев Великой Отечественной и внуки отсидевших «за просто так». Мы были чувствительны, пугливы, непрактичны, широко начитанны и очень расположены к витанию в облаках. Некогда мы бездельничали по научно-исследовательским институтам, томились в очередях за всякой безделицей и были неутомимыми спорщиками о возвышенном, мы верили в демократические свободы и обожали неореалистическое кино. Вот как раз на нас-то и кончилась Россия. Разумеется, если понимать ее как страну мечтателей, подвижников и страдальцев за идеал.
Эта Россия зародилась давно, может быть, еще во времена Радищева или даже Ордина-Нащекина,
