- А-а-а, а теперь нам что делать?
Она растерялась и довольно долго не могла взглянуть Корсу Канту в глаза. Взглянув, отвернулась к окну, посмотрела на половинку луны, на затянутое туманом звездное небо.
- Не знаю.
- Мы когда-нибудь... - Она не пошевельнулась, и Корс Кант решил задать вопрос иначе:
- А когда же будет верное место и время.
- Не знаю. Но сейчас все не правильно. Я не знаю слишком многого, и это печалит меня. Я даже не знаю, что я чувствую, не говоря уже о тебе.
- Я люблю тебя, - возразил бард, стараясь вложить в голос всю искренность, на какую только способен человек.
- Это только слова.
- Это правда! - оскорбление воскликнул Корс Кант. 'Вот интересно, заговорил в нем друид, - а Мирддин благословил бы такой брак? Рождена-то она свободной, но пока что - простая вышивальщица.., не друид, не посвященная в искусства. И даже не богачка'.
- Мое сердце мне так не говорит, - печально проговорила Анлодда, - потому что я дрожала, как старый дядюшка Лири с похмелья. Пока - нет.
- Но твоя красота!.. Твоя кожа бела, как морская пена, волосы подобны пламени, отраженному в спокойных водах озера!
- Волосы у меня багряные, - вновь сердито поправила Анлодда юного барда. У тебя что, глаз нет, и ты не видишь ничего выше моей груди? Ты не обманешь меня глупыми строчками из друидских стишков! Думаешь, девушка так и бросится тебе в объятия и растает от страсти только из-за того, что ты будешь сравнивать ее со всякими там озерами, морями и прочими географическими штучками? Пф-ф-ф!
Глаза ее полыхнули пламенем, она прищелкнула пальцами.
- Под тюрбаном моим кроется гораздо больше, нежели под платьем, знай это, и клянусь Иисусом, Марией и Медб, скорее Ирландское море станет теплым, чем я позволю тебе снова коснуться меня!
И она торжественно указала на дверь - совсем как греческий актер, дурно играющий роль Юноны.
Ошеломленный таким внезапным оборотом дела, Корс Кант, пошатываясь, побрел по комнате, волоча за собой смятую тунику. Отодвинув в сторону занавес, он оглянулся, увидел смущенное, искривленное гримасой муки лицо возлюбленной.., уверенности в этом лице было не больше, чем в его собственном. Но была ли хоть тень желания под этой мукой? Хоть тень? Он покачал головой и вышел в коридор.
- Вышивальщица! - проговорил он достаточно громко для того, чтобы она услышала. А потом поплелся к лестнице.
Он вернулся к себе, думая об Анлодде, лежавшей на постели в одной сорочке, а сам улегся и принялся думать о том, как же ему обрести покой. Никакие ухищрения ему не помогли. Он закрыл лицо руками и заплакал, беззвучно и отчаянно.
Наконец чувство голода взяло свое (ведь за все время пира Корс Кант съел только кусок печенья). Юноша встал, обошел стороной триклиний и отправился прямиком на кухню, не желая ни с кем разговаривать. Он надеялся вернуться к себе, в темную комнату, с чашей, до краев полной объедков медовых печенюшек Моргаузы, усесться и есть их одно за другим, пока ему не полегчает.
Но стоило Корсу Канту скользнуть за занавес кухонной двери, он налетел на нечто, показавшееся ему горой. Бард замер на месте. В дверном проеме стоял не кто иной, как принц-легат Ланселот, собственной персоной.
- Бард, - требовательно вопросил фаворит Аргуса. - Ты говоришь по-латыни?
Он был так взволнован, что его чудовищный акцент почти исчез. От Ланселота пахло пороком, и имя этому пороку было Гвинифра.
Корс Кант слишком сильно перепугался для того, чтобы обойти заданный ему вопрос.
- Да, трибун, тебе хорошо известно, что я говорю на всех языках, на которых пою. И на латыни, и на греческом, и на...
- Пойдем со мной, сынок, у меня есть для тебя работа переводчика.
Сильная рука крутанула барда, повернула спиной к кухне и толкнула к той самой лестнице, по которой он только что спустился. Испуганный юноша молился только об одном: не наскочить бы на Анлодду.
Они одолели первый лестничный пролет, повернули в сторону от комнаты Анлодды и вошли в другую дверь, в самом конце коридора.
'О Господи, где это мы?' - гадал бард. Явно они попали в покои истинного воина. По стенам висели мечи, топоры, части доспехов. Штукатурка на стенах была выщерблена и поцарапана клинками и лезвиями всех фасонов и размеров. В дальнем углу стояло несколько копий. Корс Кант наконец сумел различить синий и черный цвета - цвета Лангедока.
В комнате имелись стул и табурет. На полу валялись обломки столика. Ланселот отпустил барда и уселся на стул, положив ногу на ногу. Корсу Канту показалось, что так сидеть жутко неудобно.
Бард склонил голову, приготовившись слушать Ланселота. Когда трибун не в духе, лучше всего было выказывать ему все подобающее почтение.
- Государь, - робко спросил Корс Кант. - Что ты желаешь перевести на латынь?
- Совсем наоборот, сынок, - усмехнулся сикамбриец. - Я кое-что написал по-латыни. А ты скажи мне, что это значит.
Корс Кант диковато глянул на Ланселота. 'Он? Записал кое-что по-латыни? Он кого тут дураком считает? Я же своими глазами видел, как он однажды пытался нацарапать собственное имечко на кинжале!'
Но сейчас спорить было не с руки.
- Я тебе прочту, что записал, - сказал принц.
- Читай, государь, но не могу ничего обещать, ибо не знаю, достаточно ли хорошо ты расслышал слова на иноземном языке.
Опасения барда были оправданны - за все годы пребывания в Камлание Ланселот постоянно отказывался изучать латынь, что очень раздражало Артуса.
Ланселот фыркнул, пошевелил губами и произнес первую фразу: 'Pax restituenda est, quod cumulo pretiosus, prius cum terra sub barbatulum unguiculus bisculus torqueat'.
Корс Кант попятился, открыл рот.
- Но это.., какая-то не правильная латынь! - запротестовал он.
- Проклятие! Ну, может, я несколько слов произнес неверно.., все равно переводи!
Ланселот, почесывая небритые щеки, снова заглянул в пергамент.
'Если бы я не знал, что он неграмотный, - думал ошарашенный Корс Кант, - я мог бы поклясться, что он взаправду читает'.
Бард поскреб подбородок, все еще гладкий после вчерашнего бритья.
- Ну.., если ты настаиваешь, принц, это значит примерно следующее: 'Мир должен быть восстановлен, ибо я сумасброден и нагромождаю его с тех пор как первое раздвоенное копыто согнулось перед тем, кто носит козлиную бороду'.
- Что? - громом прогремел голос возмущенного Ланселота. Он резко выпрямил ноги и сбил на пол кубок с вином. Корс Кант уставился на растекающуюся по полу лужу, и в голову ему лезли крайне неприятные мысли - о лужице цветом потемнее, которая могла бы растечься по полу, разгневайся принц посильнее.
- Я.., я же сказал, что это не совсем правильная латынь, государь! - начал защищаться Корс Кант. - Дай я взгляну на пергамент, может, сумею что разобрать!
Корс Кант взял пергамент, который Ланселот отдал ему не слишком охотно, и уставился на каракули. Если не Ланселот своей рукой написал это (а он не мог!), то кто же это написал? Кто бы это ни написал, ему бы не повредило бы засесть за долгое, старательное изучение Виргилия.
И все-таки, когда Корс Кант попытался сам прочитать записанное, он не без удивления понял, что сущая галиматья начала складываться в другие слова, имевшие, как ни странно, смысл. Получалось что-то вроде игры.
Ну примерно вот так: 'Я люблю тебя' превращалось в 'Я луплю тебя', 'unguiculus bisculus' - в 'ungulis bisculis'? 'Раздвоенные копыта'?
- Погоди, - пробормотал Корс Кант. - Может, я и сумею разобрать. Не могло ли быть так, что тот, кто
