- Значит, вы участвуете в этом проекте, Марк. Ну и как он продвигается?
- Правду говоря, сэр, у нас возникли ужасные сложности. - Бланделл задышал тяжело, как после быстрого бега. Он поведал Раундхейвену всю историю с самого начала и, наверное, нервничал бы гораздо сильнее, если бы на него так успокаивающе не действовали лесной воздух и стрекотание сверчков. Он рассказал все - от появления Питера до исчезновения Селли - и закончил рассказ тем, что произошло с Питером. Раундхейвен молчал и слушал.
- Марк, - произнес он, когда Бланделл закончил повествование. - Я не могу приказать Куперу отказаться от попытки вернуть Питера обратно. Я не имею права приказывать никому из вас. Я финансирую проект - точнее говоря, решаю, какие проекты достойны того, чтобы их финансировало министерство, - но я не имею права отдавать приказы полковнику СВВ.
- Да, сэр, я это понимаю. Но все же министр...
- Марк, голубчик, министр не знает, что дальше от нас - Марс или Луна. Он думает, что ракеты летают в космосе потому, что им не обо что там стукнуться. На этот пост назначают не ученых, сынок.
И как ты думаешь, что он мне скажет, если я явлюсь к нему с этой историей про путешествие во времени? Да, полковник Купер - крутой специалист по квантовой физике по сравнению с министром.
- Я.., в общем, я так и думал. Но у меня есть другая идея, сэр. Думаю, вы бы ее одобрили.
'Но могу ли я? - гадал Марк. - Хватит ли у меня духа? Следует ли мне высовываться, хоть мой отец и Стилтон Бланделл?'
- Купер способен решить судьбу майора Смита, потому что он старше рангом. Но для меня он не командир, я человек гражданский, и в армии никогда не служил. Ведь он не имеет права командовать мной, верно?
- Более или менее.
- В таком случае если я приму решение сам воспользоваться машиной и вернуться в прошлое - ну, скажем, в четыреста пятидесятый год нашей эры, то...
- То если только Куперу не удастся уговорить самого министра лично курировать проект, он ни хрена поделать не сможет. И тебе помешать не сумеет. - Вдруг в голосе Раундхейвена появились металлические, приказные нотки. - А вот я могу.
- Нет!
- Могу, могу, не сомневайся. И сделаю это. Эта треклятая машина фактически принадлежит мне!
- Нет, сэр, вы не сможете, если хорошенько подумаете, что поставлено на карту. Поймите, мы установили, почему случился перерасход энергии, мы сейчас производим ремонт. Все будет в полном порядке до того, как я шагну внутрь контура. Я не самоубийца. Но кто-то должен предупредить Питера о том, что Селли - фанатичка-одиночка. Кто-то должен уговорить его прекратить сопротивление и вернуться обратно. Это единственный способ, благодаря которому он мог бы остаться в живых. Прошу вас, сэр. Он мне.., как брат.
- Марк, а отец?
- Что - отец?
- Он выложил двести тысяч фунтов. Он наш самый главный спонсор к югу от Сити. Кроме того, он мой друг. Вот ты и подумай, сынок, как я посмотрю в глаза сэру Стилтону и скажу: прости, дружище, мы потеряли твоего сынишку где-то там, в Темных Веках?
- Хорошо, давайте подумаем о моем отце, сэр. Мой отец служил в Корее, в Чосоне. Его чуть в море не загнали во время отступления. Это вы должны помнить. Он эту историю не раз рассказывал.
Сэр, он мог умереть тогда. Тысячи тогда погибли. Даже люди из его отряда. А я тогда даже не родился.
Понимаете, что это значит, сэр? Если бы он тогда погиб, роду Бланделлов пришел бы конец. Но он пошел на подвиг и остался в живых, потому что отец человек чести. Он серьезно относится к такой штуке, как чувство долга и порядочность.
Разве его сын может повести себя иначе? Разве вы думаете, что мой отец похвалил бы сына, который отказался бы рискнуть жизнью, когда у него просто не было другого выхода? Ради моего отца, ради Британии вы должны позволить мне сделать это! Раундхейвен фыркнул.
- И я был молодой, сынок. С Божьей помощью и ты проживешь еще двадцать лет, и тогда поймешь, как глупо и напыщенно звучат твои речи.
- Так вы позволите мне тронуться в путь? - спросил Марк, сам не зная, какой ответ ему сейчас больше пришелся бы по душе - 'да' или 'нет'.
- Что ж.., иди, хватай меч, если думаешь, что такова твоя судьба. Но помни, Марк, я так говорю не потому, что меня тронули твои слезливые патриотические речи, хотя премию Бульвера-Литтона ты бы за них точно отхватил.
- Не из-за этого?
- Нет. Ни капельки они меня не тронули. - Раундхейвен многозначительно замолчал. - Просто я решил, что на ближайшие двадцать лет мне приятнее компания твоего отца, нежели твоя, вот и все.
Раундхейвен повесил трубку.
Марк тоже положил трубку на рычаг и уставился на руку - укоризненно, словно рука в чем-то провинилась, и вообще была виновата во всем. Комната вдруг затряслась. Он не сразу понял, что это не комната, что это он дрожит сам. Он заставил себя встать, прислушаться к шуму леса, а затем отправился в лабораторию, огибая бестелесные деревья, которых, кроме него, никто не видел.
Глава 47
Я ходила по темной комнате из угла в угол. Двумя этажами ниже Артус пировал на прощальной сатурналии. Все до одного находились там. Дворец был пуст.
Настало время нанести удар.
Но у меня не было сил ни на что, кроме этого хождения по комнате. Грудь мою словно сковали железным обручем, было тяжело дышать. Неужели я воистину решилась сделать это?
'От раздумий спасайся поступками' - так учил меня дядя Лири. Я отмотала от рулона серой ткани длинный кусок, отрезала от него полосу шириной в ладонь и длиной в две сажени. Я решила повязать голову так, чтобы не было видно ни лица, ни волос. Может быть, тогда никто не догадается, кто я такая (до тех пор, пока не убью Dux Bellorum). А уж потом.., преторианские гвардейцы меня просто четвертуют на месте.
Я старательно обмотала голову тканью, оставив незакрытыми только глаза. Удивительно - ткань была так тонка, а мне казалось, будто на голове у меня тяжелый шлем. Дышала я хрипло - такой хрип вырывается из прохудившегося кузнечного меха.
Могу ли я? Решусь ли?
Клинок у меня римский, поражающий своей безыскусностью: рукоятка, перекладина да лезвие. Никаких камней или золоченых узоров на рукоятке, ни оргамских рун на лезвии. Эти руны излагали бы просьбу к богам или богиням помочь в намеченном деле. Сомневаюсь, правда, чтобы богов кто-нибудь спрашивал, согласны ли они на то, чтобы их имена были начертаны на лезвиях клинков. Вряд ли друиды, занимавшиеся начертанием этих рун, спрашивали у богов разрешения. Итак, мой клинок был прост. Простое оружие для простой работы. Достаточно длинный для того, чтобы пронзить грудь Артуса и поразить его в сердце.
Этим же клинком я пронзила уже мертвое тело Канастира и потом очень сожалела об этом - и потому, что невольно запачкаю Артуса кровью этого червяка, и потому, что позволила взбесившейся кляче исполнить за меня мою клятву.
Я мерила комнату шагами и ждала, молясь, чтобы сапожник находился на пирушке: у меня не было никакого желания убивать ни в чем не повинного владельца комнаты. Молилась я и о том, чтобы и Корс Кант был на пиру - быть может, он напьется допьяна и даже окажется в объятиях Гвинифры в эту ночь! Ну.., вот этого мне и не очень, конечно, хотелось, но все же я молила Пресвятую Деву о том, чтобы он оставался внизу и не последовал наверх со своим господином, дабы усладить его слух песней, спетой наедине.
Луна ползла по небу, свеча догорала, воск миновал отметку за отметкой. Заметили ли мое отсутствие? Этот Мальчишка наверняка заметил. Быть может, он решил, что я до сих пор злюсь на него за его дурацкую храбрость на турнирном поле два дня тому назад... Целых два дня прошло, а он и не искал встречи со мной! Я сжала кулаки, искренне надеясь на то, что обязанности барда удержат Корса Канта в пиршественном зале.
