объяснений. Алексей Федорович вышел на крыльцо и поинтересовался спросонья, подозревая, что он накануне своих подданных зачем-нибудь созывал:
— А что, ребята, какое сегодня у нас число?
Один малоросс, примкнувший к беспорядкам из любопытства, а вообще заглянувший в Глупов для сбора пожертвований на ремонт собора, сожженного татарами в 1242 году, ответил на это шуткой:
— Числа не знаем, бо календаря не маем, месяц у неби, а год у книжице.
— Это еще что за революционист? — нахмурясь, спросил Саркисов.
Мужики стали осматриваться по сторонам, отыскивая глазами веселого малоросса, но он точно сквозь землю провалился, и это сверхъестественное исчезновение дало летописцу повод намекнуть на участие в беспорядках нечистой силы — видимо, летописец, освещавший события тех переломных лет, большой был конформист; он так и пишет: «Не иначе как враг человеческий подбил мужиков на смуту, ибо глуповцы испокон веков отличались покладистым нравом, отлично мирными повадками и почитали установления высших властей наравне с родительским благословением, так что даже в самые тяжкие времена выглядели счастливейшими людьми».
— Говорите откровенно, собачьи дети, — между тем продолжал Саркисов. — Вы что это надумали — бунтовать?!
— Зачем бунтовать? — ответили из толпы. — Бунтовать нехорошо, мы свою христианскую должность замечательно понимаем.
— Ты нам, батюшка, вот что скажи, — послышался другой голос. — Земля-то за нами останется, как мы выйдем в вольные хлебопашцы?
— Накось выкуси! — ответил Алексей Федорович и сделал народу кукиш.
— Ну так будь все по-старому: мы ваши, а земля наша. Как были мы дворянами, так дворянами и останемся.
— Да какие вы, к дьяволу, дворяне?! Вы глупый бородатый народ, и более ничего!
— Как же не дворяне? У каждого свой двор существует, стало быть, мы дворяне. А воли нам твоей даром не нужно.
— Вот возьми их за рупь двадцать… — растерялся градоначальник.– То вы с самого Бориса Годунова бунтуете на предмет эмансипации, то вдруг воля вам не нужна… Я вас, православные, отказываюсь понимать. Это какие-то бред и грезы…
— А чего тут понимать? Волей сыт не будешь — вот и вся умственность.
На этих словах толпа согласно заволновалась.
— А как насчет «не хлебом единым»? — слукавил градоначальник, надеясь со стороны религиозной морали задеть глуповцев за живое. — Бога вы не боитесь, вот что я вам скажу!
— Бога мы очень даже боимся, — ответили из толпы, — но от воли отказываемся, извините за выражение, наотрез. Ведь с голоду все подохнем без земли-то, либо окончательно сопьемся без попечения и надзора.
— Напрасно вы беспокоитесь, православные. Без привычки, конечно, воля вам не с руки, но по прошествии времени даже такие сарматы, как вы, и те осознают все выгоды нового положения, и ваши обстоятельства устроятся по общеевропейскому образцу.
— Знаем мы эти песни! Орехи будут, когда зубов не станет. Тогда градоначальник насупился и сказал:
— Ну, коли вы не хотите понять никаких резонов, то во мне тушуется Марк Аврелий и просыпается Чингисхан!
— Ну, посеки, — послышалось предложение из толпы. — Душу-то не рви, а возьми и для спокойствия посеки.
— И посеку!
— И посеки…
— И посеку! А ну, кто тут желающий пострадать?
Из толпы вышел здоровенный мужик, расстегнул штаны и — по лицу было видно — внутренне приготовился к экзекуции. Саркисовские опричники распластали его на лавке и принародно начали, что называется, вгонять через задние ворота политическую науку. Мужик только как-то сладострастно кряхтел и время от времени подмигивал толпе левым глазом — мол, ничего, ребята, за общее дело можно и пострадать.
Когда экзекуция совершилась, страдалец поднялся с лавки и как бы рассеянно произнес, застегивая штаны:
— А со свободой мы все-таки не согласны.
После этого случая градоначальник надолго слег; в сущности, с ним приключился продолжительный нервный припадок той же примерно симптоматики, что и любовная лихорадка. Надо полагать, подкосило градоначальника именно то, что мужики из бывшей Болотной слободы сбили его с прогрессистской платформы и заставили прибегнуть к такому средству политического просвещения, которое он не только не одобрял, но и принципиально исключил из традиционного арсенала. Вдобавок повстанцы, как будто назло, — хотя в действительности скорее всего что с горя — в течение двух-трех дней пропили под гребенку все свое движимое, а также частично недвижимое имущество и впали в конечную нищету, от которой они кое-как оправились только к началу следующего столетия.
Алексей Федорович проболел около месяца, а затем исчез; в одно прекрасное утро он отправился на свою демократическую прогулку, и больше его в Глупове не видали. Потом уже стали распространяться слухи, что будто бы градоначальник Саркисов постригся в Соловецком монастыре, что будто бы он уехал в Америку воевать на стороне северян, что будто бы он спился с круга в Новочеркасске, но, как бы там ни было, из города он исчез.
Исчезновение властителя пришлось как нельзя некстати, потому что именно на середину марта месяца пало чрезвычайное, даже невероятное происшествие: на Глупов налетел пресловутый Зеленый Змий. На поверку вечный искуситель нашего народа оказался и вправду змееподобным существом, похожим на доисторического ихтиозавра, зеленушного цвета, с перепончатыми крылышками, но как только он ударился о землю, то предстал перед глуповцами почему-то в виде акцизного чиновника с необыкновенно большими, не по-человечески внимательными глазами. Ударился он о землю в районе Соборной площади и, отдышавшись, сказал горожанам, которые взирали на него со страхом и недоумением:
— А не выпить ли нам, ребята?
С этими словами Зеленый Змий раскинул перед глуповцами мифическую скатерть-самобранку, и та немедленно прислужилась бочонком смирновской, бочонком воронцовской, бочонком пенника и закуской, приличной обстоятельствам, а именно маринованными рыжиками, квашеной капустой с клюквой и микроскопическими льдинками, крепенькими солеными огурцами.
Глуповцы осторожно начали подходить: подойдет такой глуповец, перекрестится, примет немалый деревянный ковшик водки, какая ему по вкусу, захватит негнущимися пальцами щепоть студеной капустки и степенно поблагодарит. Однако по прошествии времени вокруг скатерти-самобранки затеялся разговор, не совсем чтобы трезвый, разумеется, разговор; один глуповский обыватель, прогуливавший свою беременную жену, — видать, неприятного характера человек — ни с того ни с сего решил сделать замечание Зеленому Змию.
— Слава богу, и без вашего преподобия практически не просыхаем, — сказал обыватель, сердито выпучивая глаза. — Зачем ты на нас, спрашивается, налетел, к чему такое пришествие? А если теперь моя половина ненароком скинет, испугавшись твоего ужасного вида, кто тогда мою обиду ублаготворит?!
— Я и ублаготворю, — ответил Зеленый Змий. — Я, братец, сполна тебя ублаготворю, я только этим и занимаюсь.
— Действительно! — послышался другой грубый голос. — Летают тут всякие, пужают мирное население… Почему это такое?!
Третий голос добавил:
— На худой конец, у нас теперь цивилизация и свобода! Это тебе не крепостное право: ныне хотим — пьем, а хотим — не пьем. Вот как сейчас объявим запрет на пьянку, и хоть ты нам кол на голове теши!
— Мужланы! — сказал им Зеленый Змий. — Со свободой настоящая пьянка только и начинается!
