Дневник, 2004 год

скажем, литературы для плохо видящих. Выравнивание графической ситуации. Отношение к Интернету. Регистрировать каждый сайт невозможно. Есть стороны Интернета, которые связаны с темными сторонами нашей жизни. Надо сотрудничать с крупными поисковыми системами и держать сайты, имеющие социальную направленность.

Швыдкой ставит ряд вопросов: чего мы хотим — активизировать общество, воспитывать творчески самостоятельную личность? Много у нас культуры или мало? Мы великие? На самом деле у нас очень низкая инфраструктура. В 8 раз меньше театров, чем в других развитых странах. С другой стороны, в маленькой Финляндии нет частных театров. Абсолютная неравномерность. Иногда она достигает полторы тысячи раз. Возрастает роль государства в нематериальных фактах культуры. Лишь 2 % в сельских библиотеках есть Интернет. О нервозности людей культуры: любые изменения в культурной сфере и политике вызывают раздражение. Чем шире развивается сеть услуг, тем необходимее помощь государства.

Фурсенко говорит о соотношении поддержки и свободы. За десять лет в ответ на то, что мы всё отпустили, государство ни во что не вмешивалось. Делиться опытом. Но чем лучше хочешь сделать, тем хуже тебя воспринимают. Следовать ли внешнему заказу (похоже, он имеет в виду Болонские соглашения). Касается проблем глубинки. Справедливо считает, что при сельских школах надо образовывать массовый культурный центр. Иногда невозможно сохранить школу в селе, потому что ученик начинает стоить как студент МГУ. Но уход школы из села — огромный культурный шок. Отдельно останавливается на вопросах «пиратства». Мы воспринимаем это как некий каприз Америки. Борьба с пиратством — это борьба с криминалом и поддержка своей культуры. Бренд — понятие экономическое. Мы считаем, что у нас самая лучшая культура и самое лучшее образование. От стереотипов надо уходить, надо больше вкладывать в культуру и образование. В области образования и в области науки у нас был свой порядок.

Мне эта мысль понравилась, действительно — был свой порядок, и надо ли его менять?

Кобзон. Начинает с того, что я слышал вчера: о списке думских комитетов. Необходимо склонить правительство к тому, чтобы оно поняло, что духовное состояние общества важнее состояния экономического. Сравнивает культуру и вспоминает романс «Нищая». (В свое время Кобзон, по его словам, это сравнение привел министру Е.Сидорову, и Сидоров обиделся.) Говорит о двух ветвях еврейской религии: об ортодоксах и о хасидах. Дальше выхватываю такую фразу: «Мы объединяемся только тогда, когда нужно просить деньги».

Вмешивается Соколов. Когда Кобзон начинает приводить в пример Москву, приводит цифры: 17 % бюджета по Москве и до 0,02 % — в Алтайском крае. Вспоминает о Гимне нищете — как определенном двигателе духовности — Григория Сковороды.

В. Казенин. О нераспавшихся союзах. Они все существуют. Это только писатели все что-то делят друг с другом.

Даниил Дондурей. Еще не наступил модернизм сознания, отсталое мышление. Это вызывает необходимость объяснить обществу и власти, что без модернизма смыслового никакого удвоения ВВП не произойдет. О кинематографии. Говорит о том, как три года назад министерство пошло навстречу общественности, это протекционизм своего кино, и вот теперь кинопроизводство увеличилось в 37 раз. Телевидение — инструмент управления страной — и нет анализа. О сериалах: ни в одном сериале нет художника; нет ни одного сериала, где люди работают. О положении критики. Критика и пиар-продукт. На производство чего-то мы еще можем дать денег, а на продвижение — никогда.

Соколоввмешивается и говорит о критике.

К. Разлогов — о двух бумагах, которые он написал, работая в Госкино в Москве, в самом начале своей карьеры. О развитии видеотехники, о видеомагнитофонах. Из ЦК и из КГБ пришел ответ: этого никогда не будет. Разлогов элегантно спрашивает: не потому ли разрушился СССР?

Т.М. Гудима — это связная между Думой и министерством, одна из прекрасно и верно служащих женщин-аппаратчиц. Говорит, как этим летом в Думе были выхолощены законы о культуре, что за каждой поправкой — рука министра экономики и министра финансов. И все это принято.

У меня возникает мысль: а как в этих случаях протестовал Кобзон?

Б. Сорочкин: Сегодня формируются законы, еще более ухудшающие положение культуры. Впрочем, нет ни одной страны в мире, в которой хватало бы денег на культуру.

В три часа обсуждали нашего новенького, коммерческого Сашу Карелина, который ходит в замечательной кожаной шляпе с зубами медведя. За то, что он литературно одарен, не глуп, видит в жизни необычное, за это я ручаюсь. Но как иногда пишет плохо, «красиво», подражая самым низким образцам! Об этом я сказал ему со всей резкостью. Дай Бог, чтобы я успел его выучить.

24 ноября, среда. Написал письмо министру Соколову. Это практически то, о чем я не успел сказать на коллегии.

А потом пошел на совет по драматургии на Гнездниковский. Вел его Швыдкой. Вместе со всеми думал: как все же оживить театральную жизнь? Сидели довольно долго, кое-что придумал, но самое главное, читать придется много. У Швыдкого меня раздражает лишь одно, хотя он, конечно, умница: его постоянные разговоры о деньгах, получается, что культура — деньги и только деньги. В моей концепции все это не совсем так.

Глубокоуважаемый Александр Сергеевич!

Вот две мысли, которыми я хотел бы вооружить Вас перед предстоящим обсуждением вопроса о культуре в правительстве.

Ничего нового в этом, наверное, нет, но и промолчать я не считаю возможным, ибо коллективная работа всегда подразумевает коллективные усилия.

Первое. Об этом говорилось на коллегии, но мой эпизод достаточно выразителен. Два или три года назад ко мне обратились монгольские писатели с просьбой принять двух-трех человек на Высшие литературные курсы или в институт. И это при том, что, собственно, вся монгольская интеллигенция прошла через ГИТИС и Литературный институт, при том, что премьер-министр Монголии — выпускник переводческого отделения нашего института. Я надеялся, что тогдашнее Министерство образования даст мне разрешение на несколько мест в счет какой-нибудь государственной квоты. Мне объяснили, что вообще-то это лучше всего делать за деньги. Весь мир учится за деньги, пусть за деньги учатся и монголы. Я так не считаю. Лучше готовить писателей и переводчиков, скажем, монгольской или китайской литературы за счет нашего государства, чем держать на границе несколько дивизий. У нас была обширная сфера влияния в смысле языкового притяжения в Монголии, во Вьетнаме, в Ираке (они тоже у нас учились, и точно так же мы в свое время не смогли принять ни одного человека из Багдадского университета в Литинститут или аспирантуру), и мы эту сферу влияния потеряли, потому что считаем мелкие выгоды, а потом прощаем многомиллиардные долги, так как государства рушатся и взыскать долги невозможно.

Вторая мысль. Мы много говорим о бюджете, а нам говорят, что бюджет и центральная власть всем должны. Это дает возможность администрации на местах, ссылаясь на госбюджет, тратить «свои» деньги неизвестно на что, вместо того чтобы тратить их на культуру. Примеры не живописую. Не выработать ли нам в министерстве некую программу-минимум, из которой будет ясно, что, в смысле культуры, должны иметь область, край, район — некую минимальную «потребительскую корзину» культуры (формулировка Ю.И. Бундина). Скажем, в районе в обязательном порядке должна быть детская музыкальная школа, библиотека, детская библиотека, художественная школа, клуб, студия детского творчества, может быть — литературная студия. Область: театр, драматический театр или национальный, если это необходимо; филармония или филармоническая группа, оркестр и прочее, и прочее, и прочее. И не всё это обязан финансировать центральный бюджет. Главное — определить минимум. Это, конечно, лучше всего сделают специалисты. Можно сделать культурный кадастр на всю федерацию, где определить, что и кому совершенно необходимо. Например, театр во Владивостоке — его финансирует государство, а вот театр в городе Кавалерово может быть, а может не быть. Это уже компетенция местной власти. Но четко сначала прописанный, а потом реализованный минимум позволит людям, особенно молодым, получить некий