культурный старт, чтобы иметь возможность выбраться из предопределенной социальной ниши.
Совершенно не претендую на теоретическое решение вопроса, но готов поговорить на эту тему со специалистами.
С уважением,
ректор Литературного института,
член коллегии министерства
С. ЕСИН
Кстати, как всегда и бывает, события всегда следуют парным образом. Вчера Витя Гусев с первого курса, наш общий любимец, принес мне свою последнюю статью в «Литературной России», где он ругает Павлова. Я прочел и начал ругать Витю, потому что Павлов прекрасный писатель. Нельзя начинать карьеру с уступки правде и некоторого идеологического вранья. По этому поводу я даже позвонил Славе Огрызко, заму редактора «Литроссии», попросив его построже относиться к подобным сюжетам.
Но дальше по теме. Потом американцы обнародовали и свой список, который опять оказался списком Литературного института: Паша Быков и Кочергин. Разговаривали мы в самой изысканной комнате института, на кафедре литературы ХIХ века, в комнате, где родился Герцен. Впрочем. Паша Быков вполне может оказаться и Димой Быковым, так скорее всего и будет.
Сразу же после встречи с американцами начался ученый совет. Говорили о методической работе на кафедрах, о заочном отделении, о профессорстве Евгения Рейна, отменили моего уже не нужного мне зама по кафедре Г.И. Седых, а главное — о ВЛК. Курсы на глазах мелеют, люди там мельчают, мы пошли на многие компромиссы при их приеме. Институт опять вышел на первое место в своей подгруппе по физкультуре — об этом докладывал Вик. Андр. Тычинин. Постановили дать ему премию — три тысячи рублей и капитану институтской команды — тысячу.
Как обычно, последний четверг месяца — в пять собрание бюро прозы. На сей раз это все было для меня интересно и полезно. Полезно, потому что перед самым началом я рассказывал о положении с ВЛК и высказал предположение, что, может быть, лучше больше брать москвичей, это будет хотя бы надежнее по уровню. И тут получил совет: начинать занятия во вторую смену, тогда работающие москвичи смогли бы получать это самое базовое образование. Для людей, не имеющих высшего образования или имеющих техническое.
А потом, как и договаривались, начался клуб рассказчиков. Сначала читал Игорь Николенко блестящую, медиативную прозу. Он философ и блестящий литератор, это литература далеко не для всех. Какая сцена с сыном, играющим на флейте на дороге! Почему же этот великолепный писатель так и не смог пробиться? Столько хорошего написал, а ведь практически неизвестен. И надежд на то, что его роман напечатают, почти никаких. Потом читались рассказы Лидии Шевяковой. Это очень точно, весело и плотно сделано. У нее не эсхатологический характер письма, как у Николенко, она бытовая, умная, ясная, вглубь она лезть не хочет, это ее установка. Давно я уже не получал от литературных сходок такого удовольствия.
Сейчас идет телевизионная дуэль между Рогозином и Жириновским. Пока счет 36 тысяч на 16 в пользу Рогозина. Определенно, «разоблачительные» истерики Жириновского выходят из моды. Рогозин постепенно отнимает у него нишу руссколюбивого маргинала.
Среди прочего и многого, что я уже видел в течение ХХ и XXI веков, — открытый и наглый захват власти на Украине сторонниками проамериканца г-на Ющенко. Это действует на меня точно так же, как в свое время трансляция танкового обстрела Дома правительства. Показали по телевизору «технологию»: приезжих кормят на специальных пунктах питания, одевают, приплачивают зарплату и посменно выводят на улицы. Небезызвестная Юлия Тимошенко дает команды блокировать администрацию президента, блокировать Центральную избирательную комиссию… Я всё время думаю об этой украинской, с косой вокруг головы, богине — кажется, она не чиста на руку. Единственное утешение — находящийся в Гааге Путин, который кое-что сказал этому Сообществу: никто и ничего утверждать, кроме украинской Избирательной комиссии, не должен, и уж во всяком случае — не Буш и не Сообщество. У всех нас, зрителей, рушатся последние иллюзии относительно технологии легитимного получения власти. Ощущение шайки бандитов. Как теперь идти голосовать на следующие выборы? Нам показали, как это делается.
Но все равно, еще до того, как настало утро, я проснулся, достал маленькие рассказы Марка Гасунса, которые готовы к обсуждению во вторник, прочел их и почти успокоился: все же я научил его так хорошо и четко писать, или это влияние лекций и семинаров по современному русскому на литовца, пару лет и говорившего и писавшего с ошибками и со стилистическими погрешностями? Да кто же обучил его так волшебно, так точно обходиться с языком?
Ночью я размышляю о себе и совершенно определенно говорю, что совсем я не умен, не умен и как Познер, и как Витя Ерофеев, мало занимаюсь собою и мало работаю, но зато внимательно читаю рукописи и потом три часа во время семинара стараюсь до каждого донести, что, по-моему, в этой рукописи плохо, а что хорошо, а потом ребята пишут так, что я же начинаю им завидовать.
Тогда же, почти уже утром или почти еще ночью, прочел пьесу некоего или некой А. Маскота «Мой прекрасный джентльмен». Есть такая порода пьес или вообще изящной словесности, произведения которой забываются уже через час после прочтения. Это вот такая же комедия с примитивным сюжетом и выстроенным одноплановым действием. Может быть, местами и смешно, возможно, от этой пошлости неузнаваний и обманов зритель и будет кататься по полу, но все удивительно прямолинейно и высчитанно, ничего живого, какая-то арифметика. Заснул, вернее, продолжил спать, с ощущением своего несовершенства, своей мизантропии, зависти к авторам, которая не дает мне возможности чем-то восхититься, а лишь одно сплошное раздражение.
А потом принялся читать другую пьесу, на этот раз французского автора — Ж.-Л. Лягарса — «В стране далекой». Так стало хорошо, потому что умно, тонко, философично, и театру нашему и нашим драматическим авторам эта пьеса, если ее поставят, что-то принесет, а мне она уже принесла какое-то удивительное погружение в другой — возвышенный и умный мир. А вот наверняка кататься со смеху на этой пьесе зритель не будет. Здесь дело идет о жизни и до смерти, и после смерти. Новая стилистика, иные для драматургии, почти как в прозе, повороты. «ЛЮБОВНИК, уже умерший». «ЮНОША, все юноши». «ОТЕЦ, уже умерший». Это из списка действующих лиц.
С некоторым раздражением уже днем взялся за сказку, написанную Юрием Дунаевым, «Кащей
