— Ваше королевство — раковая опухоль, разрастающаяся в самом сердце Империума. Говорят, что у вас в подчинении больше воинов, чем у командующего любым легионом — не считая самого магистра войны.
Пророк обернулся к Гурону, и обезображенное лицо тирана всплыло в перекрестии прицела.
— Я не знаю, правда ли это, лорд Гурон, но сомневаюсь, что подобный человек стал бы размениваться на мелочную месть из-за пары неосторожных слов.
Тиран Бадаба ничего не сказал, лишь в его налившихся кровью глазах промелькнули насмешливые искры.
— А нам вообще нужен этот подарок? — спросил Ксарл по вокс-каналу отделения.
— Нет, если это то, что я думаю. — Ответ Кириона прозвучал чуть рассеянно. — Лысая уродина все еще следует за нами. Как бы я ее не пристрелил!
— Эзхек джай гругулл шиврейк ваг скир, — объявил Гурон, заставив всех их остановиться.
— Я не говорю ни на одном из бадабских диалектов, — признался Талос.
В ответ Гурон указал своей гигантской силовой перчаткой на запертый люк впереди. Когда-то изогнутые когти перчатки были красными, как и керамит доспеха, но множество битв опалили оружие, и красный цвет сменился угольно-черным. Обернувшись к Повелителям Ночи, тиран склонил голову, и свет люминополос на потолке отразился от хромированных участков его черепа.
— Здесь находится то, что я хотел показать тебе, Талос, — произнес он. — Пытать его было весьма приятно и познавательно, но, думаю, и тебе доставит удовольствие полюбоваться им. Считай эту маленькую демонстрацию знаком благодарности за то, что вы приняли мое предложение.
Люк начал открываться, и Талос подавил желание выхватить оружие.
— Не снимайте шлемов, — предупредил тиран.
Он не знал, как долго пробыл здесь — в слепоте, одиночестве, чувствуя, как глаза обжигают струящиеся по лицу невольные слезы. Кандалы его не беспокоили, несмотря на то что железо крепко стиснуло прикованные к стене запястья. То же самое можно было сказать о голоде — терпимая боль, как и жажда, наполнившая вены сухим песком.
Ошейник на горле — да, это уже испытание, но не из разряда непосильных. Он не мог видеть рун, нацарапанных на холодном металле, но не чувствовать их эманации было невозможно.
Нет. Он мог и должен был вытерпеть все это. Он даже мог вытерпеть чужое вторжение в собственное сознание — безжалостные и невидимые щупы, отбрасывающие его ментальную защиту в сторону с той же легкостью, с какой слюнявый ребенок-идиот рвет бумагу. Было больно думать. Было больно вспоминать. Только спокойная чернота медитации спасала от этой боли.
И все же он мог пережить это — сосредоточиться и сохранить ясность рассудка за счет отчаянной концентрации.
Но свет — другое дело. Какое-то время он кричал, хотя и не знал сколько. Оборвав крик, раскачивался взад и вперед, опустив голову к обнаженной груди и истекая слюной сквозь сжатые зубы. Слюна въедалась в пол, и хлористый запах растворяющегося металла только усиливал тошноту.
Силы окончательно покинули его. После недель — месяцев? — в неволе он только и мог, что стоять на коленях, широко разведя прикованные к стене руки и мотая головой на ноющей шее. Из глаз струились слезы, но облегчения не приносили. Свет бился о сомкнутые веки едкой, кислотной волной — белое мутное сияние, настолько сильное, что заставляло плакать не ведающую горя и сострадания душу.
Сквозь эту дымку мучения и путаницу мыслей пленник уловил какой-то звук. Дверь его клетки в очередной раз открылась. Заключенный трижды медленно вдохнул и выдохнул, словно воздух мог очистить его тело от боли, и выкрикнул то, что собирался сказать в продолжение всего своего бескровного распятия.
— Когда я освобожусь, — слова вылетели у него изо рта с брызгами слюны, — я убью всех вас.
Один из его мучителей подошел ближе. Пленник услышал гул брони и приглушенный лязг машинных мускулов.
— Атриллэй, вайлас, — прошептал палач на мертвом языке мертвого мира.
Но его тюремщики не знали этого языка.
Пленник поднял голову, слепо уставившись вперед, и ответил теми же словами.
— Приветствую тебя, — сказал он, — брат.
Талос не желал даже вообразить боль, терзавшую узника. Его собственные глазные линзы с трудом могли приглушить ослепительный свет комнаты. Несмотря на шлем, по лицу катились слезы.
Пророк сжал закованными в бронированную перчатку пальцами нестриженые, грязные волосы пленника и откинул его голову назад, обнажив покрытое испариной горло. Талос прошипел на змеином языке Нострамо, понизив голос, чтобы его слова не достигли чужих ушей:
— Я поклялся убить тебя во время нашей последней встречи.
— Я помню. — Рувен слабо улыбнулся, преодолевая боль. — Теперь тебе выпал шанс, Талос.
Пророк вытащил гладиус и прижал край лезвия к щеке пленника.
— Назови хоть одну причину, почему я не должен содрать кожу с твоих костей, предатель.
Рувен выдавил смешок. Когда маг покачал головой, меч оцарапал его щеку, оставив неглубокий порез.
— Не назову. Избавь нас обоих от этого спектакля. Давай остановимся на том, что я не буду просить у тебя пощады, а ты сделаешь то, зачем пришел.
Талос убрал клинок. Какое-то время он молча смотрел на каплю крови, ползущую по стальному лезвию.
— Как они тебя схватили?
Рувен сглотнул.
— Магистр войны прогнал меня. За мои неудачи на Крите.
Талос не сдержал кривой улыбки.
— И ты сбежал
— Конечно. Куда же еще? Разве есть лучшее укрытие для подобных нам? Мальстрем остается единственным разумным ответом. — Лицо пленника скривилось в гримасе. — Я ведь не знал, что кое-кто из моих бывших братьев настолько уронил репутацию Восьмого легиона среди Корсаров.
Талос все еще смотрел на стекающую по клинку кровь.
— Мы не снискали особой дружбы у Корсаров, когда были здесь в последний раз, — наконец сказал он. — Но Гурон не поэтому бросил тебя в тюрьму, так ведь? Следующие слова могут стать для тебя последними, брат. Не стоит омрачать их ложью.
Некоторое время Рувен ничего не отвечал. Затем произнес свистящим шепотом:
— Взгляни на меня.
Талос так и сделал. По экрану визора побежали столбцы данных.
— Ты обезвожен до такой степени, что ткани скоро начнут отмирать.
Узник ухмыльнулся.
— В самом деле? Тебе следовало остаться апотекарием.
— Говори правду, Рувен.
— Правду… Если бы все было так просто. Гурон разрешил мне остаться в Зрачке Бездны, если я передам ему все тайные знания, которые обрел за десятилетия изучения варпа. Поначалу я согласился. Но затем произошло… недоразумение.
Андрогинное лицо Рувена прорезала сухая улыбка.
— Три Корсара призвали из варпа слишком могущественные сущности. Куда более могущественные, чем им под силу было удержать. Прискорбно, Талос. Крайне прискорбно. И разумеется, Гурон считал этих кретинов многообещающими кандидатами в библиарии.
Пророк молча смотрел на мага.
