— Значит, придется импровизировать. Пойдемте, сэр. Сейчас это самая значимая, самая важная задача.
— Но у меня не такое положение…
— У меня такое. Могу я взять распятие? София, ты не принесешь мне воды из колодца?
— Напоминает богохульство, герр Оберманн. — Говоря это, Десимус Хардинг улыбался. Он казался довольным. — Не знаю, могу ли я это разрешить.
— Ничего не поделаешь. Нужно снять с этого дома тяжкое бремя. — Десимус Хардинг, Сайрус Редцинг и Леонид вышли следом за Оберманном и неловко выстроились рядом с тропинкой. — Подойди, София, — сказал он. — Ты принесла воды?
Она наполнила небольшую глиняную миску водой из колодца у дороги и встала рядом с ним.
Оберманн вытянул перед собой руку с распятием.
—
— Он читает Вергилия из разных мест, — прошептал Десимус Хардинг Сайрусу Реддингу. — Это, несомненно, богохульство.
—
Софию удивили действия мужа. Она сразу же поняла, что он цитирует эпическую поэму Вергилия, и не вполне одобрила это.
—
— Что вы делали, герр Оберманн?
— Как вы думаете? Я очистил дом.
— С помощью Вергилия?
— Он пришел мне на ум. А разве первые отцы церкви не называли его 'божественным Вергилием'? Идем. Мы должны увезти профессора, пока он жив.
Оберманн вернулся в дом и с помощью Леонида и Софии вынес Бравда на соломенном тюфяке на улицу. К дикой оливе была привязана лошадь, запряженная в телегу, и Бранда отнесли туда. Оберманн снова обратился к столпившимся жителям деревни.
— Видите, — сказал он. — Он не умер! Он жив!
Они ехали через равнину, Оберманн и Реддинг сидели рядом на той же скамейке, что и кучер.
— Ни один греческий или турецкий капитан не возьмет его, — объяснял по дороге Оберманн Реддишу. — Я нанял лодку, которая отвезет нас от берега Эзина. Придется идти вдоль побережья Мраморного моря, останавливаясь, чтобы покупать провизию.
— Это затянется надолго!
— А как еще, по вашему мнению, мы сможем попасть в Константинополь? Ведь мы не можем полететь туда. У нас нет ковра-самолета.
— Он не переживет поездки.
— В таком случае, его придется похоронить в море.
— Профессор Бранд американский гражданин!
— Посейдон ничего не знает об Америке, мистер Редцинг. Он примет профессора.
— Но ведь существуют определенные правила. — Оба они говорили, понизив голос, а София и Леонид наблюдали за больным в скрипучей тряской телеге.
— Мы здесь не в девятнадцатом веке, дорогой сэр. Мы вернулись далеко назад.
— Генрих! — окликнула Оберманна София. — Генрих! Он умер.
— Умер? Упокой, Господи, его душу. — Оберманн пробрался к телу, приподнял запястье. — Пульса нет. Ты права.
— Он умер так тихо, — сказала она. — Так незаметно.
Сайрус Реддинг снял соломенную шляпу.
— Ситуация очень необычна, — сказал он. — Я в растерянности.
— С вами Оберманн, — сказал Оберманн. — Все будет хорошо. Преподобный Хардинг, прошу вас, послушайте меня минутку. Мы подъедем к берегу и там снимем с телеги нашу драгоценную ношу. Тогда вы сможете прочесть погребальную молитву.
— Но ведь должно состояться дознание, герр Оберманн. — Сайрус Реддинг взглянул на Хардин- га, ожидая поддержки.
— Вы действительно думаете найти коронера и коллегию присяжных на равнине Трои?
— А что консул сообщит в Гарвард? — спросил Оберманна Хардинг. — И родственникам профессора? Мне просто хотелось бы знать.
— Он должен будет сказать, что профессор Бранд умер от чумной лихорадки, и его необходимо было похоронить незамедлительно. Здесь так принято. Я напишу подтверждение для канцелярии в Константинополе. Если вы сделаете то же самое, преподобный Хардинг, это будет принято.
— А как же Кадри-бей? — София казалась невозмутимой. — Он будет возражать.
— Ему и знать об этом не надо. Профессор неожиданно уехал в Константинополь.
Хардинг и Реддинг молчали, а лошадь с телегой медленно продолжали свой путь по равнине.
Когда кучер подъехал к берегу Эзина, они, один за другим, медленно слезли на покрытую галькой землю. Волны Эгейского моря шумели в лучах раннего вечера, бросая на них странный отсвет, а они бережно сняли с телеги и уложили на землю тело Бранда.
— Существует проблема, — сказал Оберманн. — Если мы похороним его, об этом узнают хищники. Даже герои боялись их.
Хардинг содрогнулся.
— Кроме того, — заметил он, — у нас с собой нет лопат.
— Если нельзя похоронить, мы можем его сжечь.
— Это не христианский обычай, герр Оберманн.
— Гомеровский. Мы зажжем погребальный костер. Положим его снова на телегу. Кругом много плавника. Сверху можно поместить лодку.
Действительно, кругом валялось множество принесенных морем просушенных солнцем сучьев. Лодка, которую Оберманн нанял для путешествия морем в Константинополь, была вытащена на гальку двумя рыбаками, тихо дожидавшимися, пока Оберманн обратит на них внимание.
— Вы не могли бы спланировать все это лучше. — Десимуса Хардинга, казалось, забавляла ситуация.
— Я ничего не планировал!
— Вы не так меня поняли. Я хочу сказать, что обстоятельства складываются удачнее, чем если бы вы это спланировали.
— Боги к нам благосклонны. Вот и все. Погребальный костер доставит им радость. Это будет наше подношение.
— Все это слишком по-язычески, сэр. — Сайрус Реддинг был явно огорчен происходящим.
Оберманн подошел к кучеру, положил ему руку на плечо и прошептал несколько слов. Кучер тут же выпряг лошадь и ускакал.
Оберманн приблизился к рыбакам и начал что- то оживленно объяснять. Он показал на море, затем потер ладони, потом мощным жестом воздел руки к небу.
Леонид и София подошли к кромке моря.
