отношения к новым районам и называют их длинной цепью деревень, которые, дескать, образуют один большой город - южный Кито.
Но еще быстрее столица растет на север, в сторону долин Кумбая, Гуапуло и Тумбако. Туда пролегли широкие проспекты - Америк, 6 декабря, Христофора Колумба, бурливая, не затихающая до самого вечера Амасонас, там вытянулись к небу высотные дома необычных архитектурных линий, резко контрастирующие со старым городом. Фасады многих зданий украшены мозаичными панно и красочными муралями, а зеленые скверы делают городские новостройки еще более выразительными.
Изменилась даже церковная архитектура, которую святые отцы в явной погоне за паствой тоже решили осовременить.
Быстрый рост новых районов и необходимость связать их с центром столицы обусловили расширение дорожного строительства и создание новой дорожно-транспортной сети. В разных местах возникли эстакады, путепроводы, транспортные развязки. И особняки, еще вчера горделиво выделявшиеся своими старомодными фасадами, на фоне этих огромных железобетонных конструкций стали выглядеть безнадежно провинциальными.
В последние годы в Кито сооружен ряд новых транспортных магистралей, которые прекрасно учитывают рельеф местности. Одна из них - Восточный путь - проложена по склону горы Ичимбиа, другая - Западный путь - по склону Пичинчи. Обе напоминают извивающихся змей. Порой подъемы и спуски достигают 300 метров, и тогда создается впечатление, что переносишься с одного городского 'этажа' на другой. Но все эти ультрасовременные магистрали, где используются новейшие технические достижения, проложили себе дорогу среди скопищ глинобитных домов, - подобное сочетание с трудом укладывается в сознании.
Когда не 'срабатывает' религия
По сравнению с большинством латиноамериканских столиц на Кито все еще лежит сильная печать провинциализма, что, между прочим, для иностранных туристов таит в себе немалую привлекательность. Разве не заманчиво, скажем, сделать экзотический снимок: студентка в джинсах с книгами в руке - и рядом с ней индеанка в традиционной одежде: полдюжины юбок колоколом, на голове фетровая шляпа-котелок, а за спиной один, а то и два ребенка, упакованные в шаль и спящие в этой традиционной люльке?.. Или сфотографировать индейца с объемистой поклажей на спине, который, согнувшись в три погибели, тем не менее ловко лавирует между автобусами?.. Или же запечатлеть на кинопленку типичную сценку: по тротуару быстрыми короткими шажками идет индеец в ярком пончо - за ним семенит его жена с огромным узлом за спиной?..
Эквадорская столица и в наши дни сохраняет патриархальный образ жизни. Хотя старый, 450-летний Кито не принадлежит к промышленным центрам с динамичной деловой активностью, он рано встает и рано ложится. В девять вечера жизнь даже на центральных авенидах замирает. Еще час назад бурлившие Людским водоворотом улицы становятся тихими и пустынными. В модном открытом кафе на авениде Амасонас за столиками остается с десяток посетителей, да и то, как правило, это туристы. А после девяти вообще нелегко найти место, где можно поужинать: большинство кафе и ресторанчиков уже закрывают перед посетителями своп двери, фешенебельные же рестораны доступны лишь людям с тугим кошельком.
Перуанский журнал 'Каретас' писал однажды: 'Перуанца, приезжающего впервые в пышный торговый Гуаякнль, величественную индустриальную Куэнку или стыдливую просвещенную эквадорскую столицу Кито, охватывает ностальгия - воспоминание о собственной стране. Чистый акцент гуаякильцев, когда слышишь их речь, можно сказать, не имеет большого отличия от лимского говора, за исключением разве что почти неуловимых 'тропических' ноток. Жители Куэнки или Кито легко сошли бы за жителей Куско или Арекипы. Что же касается типов, стилей и привычек, то ничего поистине значительного не указывало бы на то, что перуанец находится в другой стране, а лишь отступил несколько назад во времени...'
Оставим на совести перуанского журнала его суждение о том, кто ушел вперед, а кто 'отступил назад во времени'. Вместе с тем нельзя не признать его правоты, когда он отмечает большое сходство 'типов, стилей и привычек'. Как и в Перу, коренное индейское население сравнительно быстро и легко восприняло католическую религию, искусство и культуру, завезенные издалека. Как и в Перу, католицизм провел глубочайшую борозду в национальном сознании народа, повлиял на формирование нравов, привычек и вкусов.
Для автора этих строк, прожившего десять лет в Лиме, не составляло труда заметить сходство, а зачастую и одинаковость 'типов, стилей и привычек'. И тем не менее некоторые отличия культурного и этнографического характера порой выступают так выпукло, что заставляют забыть о всяком сходстве. Пожалуй, сильнее всего они дают себя знать в крупных городах, в частности на побережье. Как известно, основу, на которой формировалась эквадорская культура, составили три источника - индейский, испанский и негроидный, слившиеся воедино. Одним из результатов этого процесса явилось рождение афро-эквадорской музыки, ритмы которой пустили глубокие корни на севере страны, в районе Эсмеральдаса. Подобных ритмов не услышишь больше нигде на всем Тихоокеанском побережье Южной Америки.
Но, разумеется, сходства с народами других андских стран у эквадорцев значительно больше, чем различий, и в этом немалую роль сыграл католицизм, ставший единой религией. Принесенный конкистадорами на кончике пики, он служил идеологической опорой испанского колониального режима. Ныне католическая церковь играет ту же роль, но теперь она находится на службе у неоколонизаторов - транснациональных компаний, этих конкистадоров XX века.
Однажды в Кито в соборе Сан-Франсиско я стал свидетелем такой поразившей меня сцены. У главного алтаря в мерцающем свете неоновых букв, которыми было выведено имя святого Франсиска, перед распятием с изображением Христа стояла на коленях индеанка и держала на руках вынутого из заплечной шали ребенка. Она часто всхлипывала и неожиданно вскричала - негромко, но так, что ее слышали люди, находившиеся поблизости: 'Возьми меня к себе, Папасито! ('Папасито' (исп.) - папочка). Я не хочу больше жить...' Рядом с ней и тоже на коленях стоял индеец - на вид ему было за пятьдесят. Он производил странные на первый взгляд движения: коснувшись рукой распятия, он проводил потом этой рукой по своему лицу, опять касался креста - и поглаживал плечи, грудь... Подошла пожилая индеанка, преклонила перед распятием колени, но не застыла в молитве, а поднялась и медленно направилась к выходу, водружая крохотные свечки перед всеми небольшими алтарями в боковых нефах, какие попадались на ее пути; делала она это механически, как робот, совершающий одну и ту же операцию. Я вышел на улицу. И тут, на паперти, еще одна символическая сцена подвела итог моим впечатлениям: такой же немолодой индеец, как тот, что стоял на коленях перед распятием в надежде на исцеление, сидел на небольшом деревянном ящике и старательно наводил блеск на ботинки... белого священника, с ног до головы закутанного в черную сутану.
'Народ находит в религии силу достаточно успокоительную, чтобы противостоять угнетающей реальности. Религия заполняет пустоту отнятой земли иллюзией обещанной земли на небесах. Эта религия как бы растворяет образы рыжего хозяина-гринго и латифундиста в аскетической фигуре многострадального человека-бога; это та религия, которая превращает белого мучителя посредством скоренькой церковной церемонии в объект мученичества. Но очень часто этот клапан, призванный обеспечивать выход накапливающимся духовным страстям, оказывается недостаточным. И тогда на сцене появляется алкоголь'.
Эти слова принадлежат перуанскому еженедельнику 'Варьедадес'. Однако они в полной мере применимы и к Эквадору.
В один из очередных приездов в Кито я по обыкновению отправился на холм Панесильо - мне
