тенденция, отмеченная мной во время первого визита, стала более выраженной и более обозначенной. Таким образом, можно сказать, что сейчас он одержим идеей о его отравлении и заговоре против его жизни и его психического здоровья, и разубедить его в этом никто не может. Он сказал мне, что его попытка совершить самоубийство была вызвана тем, что он предпочитает умереть, чем сойти в этой стране с ума. Как обычно бывает в таких случаях, в разное время мишенями его маниакальных идей становятся разные люди. Как я догадался, в последнее воскресенье у него под подозрением находились офицеры охраны, в понедельник, когда я с ним говорил, под подозрение попали офицеры разведки, и отряд, поставивший целью свести его с ума, возглавляет майор Дикс…'
Рис установил, что состояние Гесса, 'прежде до некоторой степени замаскированное', 'теперь можно было назвать истинным психозом' (умопомешательством). Он понимал, что ни одна форма лечения не обещала принести благотворные результаты. Прогноз, по его мнению, был мрачным. Болезнь такого рода приводит к спонтанным ремиссиям, так что пациент некоторое время кажется вполне нормальным, пока не случается новый стресс, 'тогда он снова погружается в мир иллюзий и впадает в маниакальное состояние'. Рис считал, что подобные приступы происходили с Гессом и ранее и что его нужно постоянно держать под наблюдением как пациента с психическими отклонениями.
Физическая травма Гесса и диагноз, поставленный Рисом, заметно сказались на режиме в Митчетт- Плейс. Теперь за ним ухаживали не молодые офицеры охраны, а медицинские санитары, обученные обращаться с психическими больными; двое из «компаньонов» вернулись к исполнению своих прямых обязанностей, 'капитан Барнес' — в МИ-6, 'полковник Уолис' — в следственный центр ВВС в Кокфостерсе. Таким образом, Фрэнк Фоли остался единственным непосредственным представителем «Си». Гессу позволили каждый день читать «Тайме». До тех пор новости ему были недоступны, если только кто-либо из «компаньонов» не принимал решение рассказать ему что-нибудь о последних событиях. В какой степени эти две перемены были следствием его попытки свести счеты с жизнью, неизвестно. Возможно, Кадоган и Стюарт Мензис решили, что больше никакой ценной информации из него не выжмешь. Неизвестно и то, какую информацию они уже получили от него, если не считать его неосторожного высказывания о вторжении на Британские острова в разговоре с лордом Саймоном. Возможно, что Фоли, зная о скором; начале плана «Барбаросса», хотел понаблюдать за реакцией Гесса. Сам Гесс ни словом о ней не обмолвился. Возможно, что его мании были маской, с помощью которой он хотел скрыть ту информацию, которую, как он знал, хотели извлечь из него 'секретные службы'; во всяком случае, это у него получилось.
Тем временем, 9 июня, в тот день, когда он заверял Саймона, что фюрер не имеет интересов в России, Геринг через своего посредника, Биргера Далеруса, заявил британским и американским представителям в Стокгольме, что 'к 15-му июня' будет совершено нападение на Россию. Четыре дня спустя это сообщение Иден передал советскому послу в Лондоне — оно стало одним из последних предупреждений, верить которым Сталин упрямо отказывался.
Черчилль хотел объявить о переломе бедра Гесса, но Кадоган и Иден снова разубедили его в этом. Как записал Кадоган в дневнике, премьер-министр 'согласился, что в отношении Г[есса] 'молчание — золото''.
Так продолжалось до тех пор, пока слух о случившемся не разошелся во время отсроченных дебатов в парламенте 19 июня. 10-го числа Черчилль ответил на вопросы о Гессе: 'У меня нет никаких заявлений…' и потом в дополнение: 'Добавить к тому, что я уже сказал, мне нечего…' Теперь настала очередь Рэба Батлера отбиваться от нападок на правительство. Когда вспомнили о заявлении Доллана о том, что 'Гесс прибыл в страну в надежде вступить в контакт с определенными лицами или группировками, которых не рискнул называть, и через два дня вернуться назад', Батлер сказал, что правительство не уполномочивало лорда-настоятеля делать подобные заявления. Когда Дик Стоукс, член парламента от лейбористской партии от Ипсича, выступавший за компромиссный мир, сказал, что слышал от людей, принадлежащих к различным летным клубам на континенте, что 'герцог Гамильтон, несомненно, знал Гесса достаточно хорошо, чтобы разговаривать с ним, не говоря уже о том, чтобы иметь представление, как он выглядит', Батлер ответил, что 'к заявлению министра авиации ему добавить нечего'.
О любопытном слухе вспомнил член парламента от лейбористской партии от Нельсона и Колна, мистер Силвермен; касался он дипломатической миссии Гесса в Мадриде, когда, как говорили, он 'позвонил какомуто знакомому в Гибралтар и попросил узнать, что будет с ним, если он из Мадрида прилетит в Гибралтар. Тогда якобы ему сказали, что если он пойдет на такое, его расстреляют. По этой ли причине или по какой иной предпринимать рискованное путешествие он не стал'. Силвермен спросил, не с предложением ли мира прибыл Гесс, если это так, то что, правительство страны боится, что боевой дух народа пострадает, если он узнает об этом? Отвечать на провокационный вопрос Батлер отказался. Тогда в защиту правоты Черчилля неофициально выступил майор Адаме, из «заскамеечников», член парламента от консервативной партии Лидса. Он начал с Дика Стоукса, обвинив его в поддержке мнения лорда Лондондерри (бывшего министра авиации, считавшегося в народе другом Геринга), в то время когда, сказал он, люди предпочитают хищнические взгляды лорда Ванситтарта.
— Эта страна настроена на победу, — продолжал он.
'Они очень хорошо знают, что если мы позволим сильной унитарной Германии утвердиться после войны в центре Европы, то можно быть уверенным, что через определенное время нас ждет другая война. Люди в нашей стране не так глупы, чтобы желать полного уничтожения немецкого народа, но ради безопасности своих потомков они хотят положить конец нынешнему германскому государству.
Думаю, что к нам Гесс прибыл, питаемый иллюзией, что сможет посеять смуту в рядах нашей аристократии, если скажет им: 'Присоединяйтесь к нам, или мы присоединимся к России'. Похоже, что он прибыл с предложениями, которые могли бы показаться привлекательными тем, кто любой ценой стремится сейчас к заключению мира. Такие среди нас есть, людей с такими взглядами в основном можно встретить среди состоятельных. Это те, у кого денег больше, чем разума, это те, кто распускает по углам ложные выводы, что лучше поражение со своим добром, чем победа с большевизмом. Подобный взгляд, но слегка пристыженный, можно найти и в другом месте [палате лордов]. Политика «умиротворения» еще жива среди тех, кого ради голого удобства я могу назвать Кливденская группа [по названию дома лорда Астора], выражение, настолько же удобное с исторической точки зрения, насколько неточное с географической, как Священная Римская Империя…'
Потом он накинулся на «Тайме», газету лорда Астора, которая, по его утверждению, при первом удобном случае не замедлит сдасться или пойти на компромисс; еще он посоветовал правительству обратить серьезное внимание на тех, кто в прошлом видел в Германии оплот борьбы с большевизмом. В завершение он предупредил об опасности двух расхожих клише, все еще произносимых: 'Германию нельзя сдержать' и 'Германия — неплохой парень'; 'К огромному сожалению, большинство немцев сегодня гораздо хуже плохих парней, они отвратительные, и Гесс один из самых мерзких'.
В ранние часы следующего утра, воскресенья 22 июня, в первую годовщину подписания в лесу Компьень французского мирного договора, германские армии и эскадрильи Люфтваффе, развернутые по Восточному фронту от Польши до Балкан, начали наступление на Россию. Красная Армия и военно- воздушные силы были захвачены врасплох, их самолеты были выведены из строя уже на земле, их позиции, после жестокой артиллерийской подготовки, были разрушены. Сталин, парализованный нерешительностью, бездействовал.
Новость в то утро сообщил Гессу майор Дике. 'Итак, — сказал с непроницаемой улыбкой Гесс, — они все же начали'.
То ли от беспокойства, причиняемого травмой, то ли от невыносимой жары летнего дня, то ли от того, что непрестанно думал о своем фюрере, нанесшем завершающий удар на пути к европейскому владычеству и осуществлению всех их планов, в тот день Гесс не мог ни спать, ни писать, ни читать. Вечером того дня ухаживавший за ним санитар записал: 'Не так беспокоен', но 'сидит с устремленным вдаль взглядом'.
Раз его миссия снять нагрузку с Западного фронта провалилась, германские армии, полагал он, войдут в Москву к концу лета или в начале осени, после чего 'поборники войны', прятавшие его сейчас,
