играющих поодиночке.
За каждым из столов шулера использовали приемы, которые не повторялись ни за одним другим. Если в одном месте мы сразу поняли, что они общаются при помощи «крапленого» жаргона, снабжая друг друга информацией о своих картах, то в другом месте нам пришлось проторчать у стола целых три раздачи, прежде чем мы догадались, что в кольцо банкующего мастерски вставлено крохотное зеркальце, благодаря которому он узнавал все карты еще до того, как их получали на руки игроки.
А за одним из столов в ходу была колода с чуть-чуть шершавыми ребрами карт. При раздаче банкующий незаметно ощупывал их края.
Мы прогуливались с деланным безразличием, останавливаясь на короткое время то тут, то там, чтобы понаблюдать за игрой. В одном месте мы рискнули даже немного поиграть. На сей раз весь секрет крылся в тщательно отполированных тузах, таких гладких, что было просто удивительно, как никто из играющих этого не замечал. Раздающий обладал такой ловкостью рук, что мог незаметно выдергивать тузов из колоды и так же незаметно отправлять их в самый низ этой колоды, а затем, в ходе раздачи, переправлять своему напарнику или оставлять себе.
Самая крупная игра шла за столом для покера. Никаких фишек. Только наличные. Минимальная ставка равнялась ста долларам. Максимальная могла быть сколь угодно высокой. Макс решил сыграть. Мы встали у него за спиной. Мы глядели во все глаза, пытаясь понять, какой трюк используется за этим столом. Но это нам не удалось. Мне лишь показалось необычным то, что сдающий сидел за столом в солнцезащитных очках. За каких-нибудь двадцать минут один недоумок проиграл около шести тысяч. Наш обход мы завершили у игральных автоматов, которым скормили по паре четвертаков. Автоматы находились в самом углу и оказались такой же липой, как и все в этом милом заведеньице. Нам сразу стало ясно, что средний рычаг в этих устройствах зафиксирован так, чтобы у игроков не было ни малейшего шанса сорвать банк. После знакомства с автоматами мы направились к конторке, и Макс вернул часть своей наличности в обмен на оставшиеся у него фишки.
Выйдя на улицу, мы уселись в «кадиллак» и отправились в гостиницу.
— В этом месте здорово накалывают, — заметил Макс.
— Ага, — согласился Косой. — И без всякого вазелина.
На полдороге мы остановились, чтобы подкрепиться кофе с гамбургерами. Сидя за одним из дальних столиков, мы обменивались впечатлениями о том, что нам удалось выяснить во время посещения казино.
— Я просадил пять тысяч в этом притоне, — констатировал Макс, задумчиво попыхивая сигарой. — Но они мне вернут мои денежки сторицей. Эти проходимцы вернут их еще до того, как с их местечком будет покончено.
— Тот сдающий в очках, он что, не передергивал? — спросил я.
— С ним мы тоже разберемся, — сухо ответил Макс. — Я его раскусил. А вы, мальчики, разве не догадались, как он это делает? — Мы не ответили. — Разве вы не заметили эту вещичку на его глазах?
— Да, я обратил внимание, что он в темных очках. Ну и что? — возразил я.
— Башка, ты меня разочаровываешь. Это специальное устройство для того, чтобы видеть фосфоресцирующие краски. Вы отстали от жизни, детки. — Макс так и сиял от счастья. Ему наконец-то удалось переплюнуть меня в знаниях. — Помните ли вы, детки, как мы когда-то давно, в детстве, наведывались в одну дешевую лавочку на Деланси-стрит, где нам за какие-нибудь пять центов давали посмотреть сквозь слюдяное стекло на специальные картинки? — Мы кивнули. — Еще не дошло? Ну вот, когда мы смотрели на эти картинки через слюдяную пластинку, мы видели другое, скрытое изображение, помните? Итак, тупицы, колода для покера, которой я там играл, сделана по специальному заказу. На рубашки карт нанесены скрытые знаки, которые читаются только сквозь раскрашенную слюду. Стекла в его очках как раз и были из такой слюды.
Я посмотрел на Макса с восхищением.
— Блестящая догадка, Макс!
— Весьма польщен, мой дорогой мистер Холме, — рассмеялся он.
— А как насчет рулетки, Макс? Ты и с ней разобрался? — поинтересовался я.
— Увы. — Он покачал головой. — Это-то меня и бесит. Ну ничего, завтра мы опять туда прогуляемся.
— А мы что, не предпримем никаких стремительных действий? — недовольно спросил Простак.
— Ты хочешь, чтобы я звякнул нью-йоркскому начальству, — ответил Макс, — и попросил их выслать сюда парочку-другую специалистов из бригады подрывников и поджигателей с Малбери-стрит? Они быстро разнесли бы это место на кусочки. Ты это называешь стремительными действиями, Простак? На кой черт нам так спешить? Тут нам совсем неплохо, и играем мы на деньги Общества, ведь так?
— Может, ты и прав, — согласился Простак. — Мы, пожалуй, вполне обойдемся без помощи этих диких зулусов.
— Фил предпочитает обходиться без жестких мер, поэтому попробуем, в меру наших способностей, сделать так, чтобы все прошло гладко, — сказал Макс. — И давайте вернемся в номер да сыграем в покер по-честному.
Мы вернулись в гостиницу, где всю ночь напролет играли в покер. Взятые напрокат костюмы Макс отослал с коридорным к Шварцу, чтобы тот отутюжил их и прислал назад на следующий день.
Мы проспали до семи часов вечера. Макс позвонил дежурному и попросил, чтобы нам доставили завтрак прямо в номер. На другом конце провода ему объяснили, что он выбрал довольно странное время для завтрака. Но Макс продолжал настаивать:
— Хорошо, хорошо, называйте это как хотите, но только пришлите нам апельсинового сока, ветчины и бутербродов с яйцами на четверых.
После того как мы покончили с легкой трапезой, Макс позвонил дежурному и заказал для нас купальные трусы. На пляже было всего несколько человек.
— Это не так интересно, как плавать при лунном свете по Ист-Ривер, держась за борт мусорного буксира, — сказал Простак.
— Но мы попытаемся получить от этого максимальное удовлетворение, — ехидно заметил Макс.
Мы купались достаточно долго. Затем поднялись в наши комнаты, приняли душ и стали дожидаться костюмов. Наконец прибыл мистер Шварц с целым ворохом одежды, которую со вздохом опустил на кровать.
— Ну как вы, мальчики? Вам тут нравится? — спросил он.
— Спасибо, мистер Шварц, — ответил я. — У нас очень приятные каникулы.
Мы начали одеваться. Мистер Шварц присел в сторонке, закурил и принялся развлекать нас разговорами. В середине ничего не значащего трепа он неожиданно задал один из своих коронных вопросов:
— Ребята, вы храбрые?
Я улыбнулся и пожал плечами.
— Что? — ошарашенно спросил Макс. Улыбнувшись, старик с удивительной откровенностью пояснил:
— А то, что считается, будто все евреи трусы.
Простак и я расхохотались, глядя на Макса. Замечание старика привело его в полнейшее замешательство.
— Храбрость или ее отсутствие вовсе не расовый признак, мистер Шварц, — заметил я. — Часто это определяется обстоятельствами, необходимостью, воспитанием. Да, поведенческие реакции объясняются многими причинами. По моему опыту, полученному, как известно, на практике, ни одну группу людей нельзя вот так просто отметить каким-либо клеймом. Особенно это касается обвинения в отсутствии храбрости. Храбрость — благоприобретенное качество — я имею в виду ее стойкое проявление, а вовсе не случайные вспышки, — которое крепнет по мере приближения человека к духовному и физическому совершенству. Позвольте мне привести вам пример. — Я полушутливо обвел рукой комнату. — Разве поведение присутствующих не является доказательством вышесказанного?
— Благодарю. — Макс церемонно поклонился мне, не переставая застегивать брюки. — Позвольте узнать, глубокоуважаемый Башка, относите ли вы к этому примеру самого себя?
