Он двинулся вперед, но швейцар набычился и загородил дверь своим мощным корпусом:
— У нас частное заведение! Мы можем не пускать, если нам кто не понравится!
— Гришенька, — из-за спины швейцара выглянул невысокий подвижный, хотя и полноватый человек средних лет в черном пиджаке и бабочке, — Гришенька, ну сколько тебя учить! Ты что, не видишь, что гражданин из милиции?
— На нем что, написано? — проворчал швейцар, неохотно отступая в сторону. — Я смотрю — не наш контингент…
— Ты, Гриша, должен читать не только то, что написано! У тебя работа психологическая! Тебя здесь для чего поставили? Для того, чтобы ты проводил фейс-контроль, а не для того, чтобы создавал фирме неприятности! — Господин в бабочке тонко улыбнулся капитану и проговорил бархатным, обволакивающим голосом: — Заходите, Иван Семенович! Молодой человек не разобрался. Мы вам всегда рады. У нас сегодня очень удачное филе-миньон с тушеными овощами…
Господин в бабочке был хорошо знаком капитану.
В определенных кругах его знали под кличкой Профессор.
Не так давно он отсидел два года за мошенничество, и сразу же после освобождения за представительную внешность и хорошие манеры его взяли в ресторан метрдотелем. С тех пор ни в чем криминальном он не был замечен.
— Нет, Профессор, есть у вас я не буду, — ответил на приглашение капитан. — Молодой человек прав, у вас для меня дорого!
— Иван Семенович, какие счеты между старыми знакомыми! Мы вам сделаем огромную скидку! Как самому дорогому клиенту…
— И некогда мне. Я, между прочим, на работе. И пришел сюда по служебной необходимости.
— Вы таки меня чрезвычайно расстраиваете, Иван Семенович! — вздохнул метрдотель. — У нас приличное заведение, с солидной постоянной клиентурой, мы не связываемся ни с каким криминалом! Я вовсе не спешу обратно на нары!
— А я и не говорю про криминал, — усмехнулся капитан. — Мне только нужно задать вам несколько вопросов. Если вы на них чистосердечно ответите — наша встреча не будет долгой…
— Всегда рад оказать посильную помощь родной милиции! — заверил его Профессор. — Только давайте зайдем в более удобное помещение, чтобы не смущать публику…
Он провел капитана в неприметную дверь рядом с гардеробом.
За этой дверью оказалась небольшая уютная комната, где были два кресла и низенький столик.
— Здесь у нас, так сказать, комната для переговоров, — пояснил метрдотель.
— Судя по всему, Профессор, ты тут не только метрдотель? — проговорил капитан, оглядевшись.
— Ну, у меня сложные и разнообразные обязанности… — уклончиво протянул тот. — Без ложной скромности скажу, что я сделал карьеру. Можно вам предложить кофе или чаю? А может быть, коньяку? У меня есть очень хороший…
— Вот как раз по поводу коньяка я и хотел поговорить! — Капитан открыл портфель и достал оттуда бутылку из сторожки. — Ваша?
— Один момент… — Профессор взял бутылку в руки, внимательно осмотрел и кивнул: — Наша, не буду отрицать!
— Отрицать это было бы глупо, — усмехнулся капитан. — А можно установить, когда и кому она была продана?
— Но, Иван Семенович, — заныл метрдотель, — это очень сложный вопрос… Я пожилой человек, и память у меня не та, что прежде… И вообще, вы же знаете, мы не любим создавать проблемы своим постоянным клиентам… у нас приличное заведение…
— Значит, создадите проблемы себе! — холодно произнес капитан, протягивая руку за бутылкой. — Ты, Профессор, не хотел возвращаться на нары? А придется!
— Что, очень серьезное дело?
— Куда уж серьезнее! Убийство, и не одно!
— Так бы сразу и сказали. — Профессор тотчас же успокоился. — В таком случае постараюсь вспомнить.
— Да уж постарайся, будь добр! Если надо, погляди в документах… вы ведь учитываете продажи?
— Разумеется, учитываем. — Профессор изобразил на лице обиду. — Я же сказал, у нас нет никакого криминала! Но мне документы не нужны, у меня память хорошая, хоть я и пожилой человек… — Он еще раз взглянул на бутылку и уверенно проговорил: — Пети Шампань, «Шато де Монтифо»… хороший коньячок, двадцать лет выдержки… дорогой, конечно, так что в основном мы продаем его бокалами, по пятьдесят — сто грамм.
— Но тут явно продали бутылку, причем навынос!
— Совершенно верно. И купила эту бутылку женщина, Татьяна Романовна Холодцова.
— Татьяна Романовна? — удивленно переспросил капитан. — Директор школы?
— Совершенно верно! — подтвердил метрдотель. — Она самая!
Капитан поблагодарил Профессора и покинул ресторан.
Через сорок минут капитан звонил в дверь трехкомнатной квартиры на улице Тимирязева.
Дверь почти сразу открылась, на пороге появился крупный мужчина средних лет с квадратными плечами и медно-красным квадратным лицом, в синем спортивном костюме и тапочках с выразительными собачьими мордами и длинными ушами. Взглянув на Зеленушкина, он гаркнул хриплым голосом:
— Кто? Зачем? По какому вопросу?
— Мне бы Татьяну Романовну, — ответил капитан, невольно вытянувшись, как на построении.
— Татьяна, к тебе! — рявкнул мужчина и удалился.
При этом он пытался идти строевым шагом, но ему мешали тапочки, которые то и дело соскальзывали с ног.
На смену мужчине появилась женщина лет сорока пяти, с темными волосами, уложенными вокруг головы в корзиночку, и губами выразительного малинового оттенка.
— По какому вопросу? — спросила она в точности как муж. — Имейте в виду, если по поводу зачисления в школу — я принимаю только у себя на работе…
— Может быть, мы все же пройдем в квартиру? — предложил капитан. — В коридоре как-то неудобно разговаривать… — Он покосился на двери соседних квартир.
— У меня нет секретов от общественности! — отрезала хозяйка. — Кто вы такой, чтобы я вас пустила в свою квартиру?
— Капитан Зеленушкин, — представился Иван Семенович и протянул свое удостоверение.
— Что же вы в коридоре стоите? Пройдемте в квартиру! — испуганно проговорила женщина и поспешно захлопнула за капитаном дверь. — Зачем же на лестнице разговаривать!
Она провела капитана в свой кабинет. Это была просторная комната, заставленная книжными шкафами. На полках Иван Семенович разглядел тома Макаренко, Ушинского, Песталоцци и других, менее известных педагогов. Татьяна Романовна села за стол, накапала себе валерьянки и, торопливо выпив, обратилась к капитану:
— Что он на этот раз натворил? Говорите прямо, я должна знать правду, пусть даже самую страшную!
Капитан растерянно молчал, тогда хозяйка воскликнула, театральным жестом подняв руки:
— Он хороший, добрый мальчик! Все это — тлетворное влияние его приятелей, а также телевидения, радио и прочих средств массовой информации! Мы с мужем отдаем все силы его воспитанию! Вы же знаете, я дипломированный педагог, заслуженный учитель… — Она широким жестом указала на стену кабинета, увешанную дипломами в рамочках. — Но что мы можем сделать против всего этого разлагающего влияния?
Она всхлипнула, высморкалась и продолжила несколько простуженным голосом:
— Он у нас поздний ребенок, а поздние дети — самые любимые… Скажите, а у вас есть дети?
— Извините, а при чем здесь мои дети? — удивленно переспросил Зеленушкин.
