— Ты привыкнешь. Иногда в шторм весь дом трясется, кажется, что вот-вот снесет крышу. Ему тридцать лет. Но когда мы его покупали, то не думали об этом.
— Мы? — переспросила она.
— Я был тогда женат.
— А, — она немного оживилась, проявив к новой теме слабый интерес, — ты разведен.
Он кивнул:
— Брак продолжался семь лет. Неплохо для наших дней, — он коротко и безрадостно рассмеялся, — но постепенно сам себя изжил. — Он вздохнул. — Мы с Линдой остались в дружеских отношениях. В отличие от большинства разведенных пар. Мне даже нравится ее новый муж. Отличный парень. Заботливый, любящий. Видимо, я таким не был… — Хотя он ненавидел говорить о себе, это неожиданно сыграло — возвращало ее к жизни, изгоняло страх. — Линда живет в Портленде. Я слышал, что они ждут ребенка.
— У вас не было детей? — Естественный вопрос, но жаль, что она спросила.
Он кивнул:
— Сын.
— И сколько ему?
— Он умер. — Голос был лишен всякого выражения, как будто сообщал о погоде. Дэвид видел, как с ее губ готовы слететь вопросы, слова сочувствия. Это было последнее, что он хотел от нее слышать. Ему хватит слов сочувствия на всю оставшуюся жизнь. — Итак, — он сделал вид, что не видит ее вопрошающего взгляда, — я снова холостяк. И мне это нравится. Некоторым мужчинам противопоказано жениться. И для моей карьеры это неплохо. Ничто и никто не отвлекает от дел.
— А ты? — быстро спросил он. — Ты была замужем?
— Нет. — Она опустила глаза, как будто взвешивая возможность глотнуть еще виски. — Мы жили вместе некоторое время. Это и была причина моего приезда в Гонолулу. Быть с ним рядом. — Она горько рассмеялась. — Это меня научило на всю жизнь.
— Чему?
— Не бегать за мужчинами, которые того не стоят.
— Кажется, расставание было неприятным.
Она вдруг икнула.
— Нет, все было пристойно. Хотя не могу сказать, что безболезненно. — Она все-таки решила в пользу еще одного глотка виски. — Это было тяжело, но мне кажется теперь, я не могла дать ему то, в чем он нуждался, например, чтобы на столе ждал ужин, чтобы ему уделяли внимание.
— Он хотел этого?
— Разве не все мужчины этого хотят? — сердито отозвалась она. — Но у меня работа, я вскакиваю на каждый телефонный звонок, у меня частые ночные вызовы. Он этого не понимал.
— Но стоило это того? Пожертвовать личной жизнью ради карьеры.
Она некоторое время молчала.
— Я думала, что стоит. Но со временем, вспоминая все эти несостоявшиеся из-за меня уикэнды, мои ночные вызовы, стала сомневаться. Почему-то я была уверена, что незаменима на работе. А потом обнаружила, что без меня обходятся, незаменимых людей нет. Окончательно все расставил по местам судебный иск. За того, кто открыл мне глаза. — Она подняла в его сторону стакан. — Спасибо за открытие, советник.
— Меня просто наняли на эту работу.
— За очень хорошее вознаграждение.
— Я случайно взялся это дело. И не заработаю ни цента.
— Ты откажешься от таких денег? Потому что поверил мне? — Она покачала головой. — Удивлена, что мои слова так много для тебя значат.
— Ты считаешь меня карьеристом-мерзавцем? Но справедливость для меня всегда на первом месте.
— Адвокат с принципами? Не знала, что таковые бывают.
Он внимательно посмотрел на нее. Взгляд скользнул по шее, задержался на линии выреза легкого платья. Вспомнил о шелковистой коже под своими пальцами и отвернулся. Потянулся за виски, а поскольку стакан был далеко, сделал глоток прямо из бутылки.
Вот ей это необходимо. Двадцать минут назад она была в состоянии близком к помешательству. Сейчас разговаривает и даже пытается его поддеть. Хороший знак.
Она взглянула на стакан:
— Ненавижу виски! — и залпом допила содержимое.
— Вижу. Выпей еще.
Она взглянула с подозрением:
— Кажется, ты пытаешься меня напоить.
— Что за абсурдная идея? — рассмеялся он и подвинул ей бутылку.
Она подумала мгновение и с выражением отвращения налила еще.
— Старый добрый «Джек Дэниелс», — вздохнула и нетвердой рукой поставила бутылку на место. — Смешно.
— Что тебя рассмешило?
— Любимый сорт моего отца. Он клялся, что пьет в медицинских целях, как лекарство. Посмотрел бы он на меня сейчас! Признаю теперь, что он прав, — все, что имеет такой ужасный вкус, должно быть лекарством.
— Но твой отец не был доктором.
— Это было его мечтой. Хотел стать сельским врачом. Тем, кто принимает роды, и за это ему платят десятком яиц. Не получилось. Появилась я, нужны были деньги, — она вздохнула, — у него была ремонтная мастерская в Сакраменто. И золотые руки, мог починить все, к чему прикасался.
— Он, должно быть, радовался, когда ты стала доктором.
— День окончания мною медицинского факультета он считал лучшим днем в своей жизни. — Ее улыбка исчезла. — Грустно, правда? После его смерти мама продала мастерскую. Вышла замуж за банкира из Сан-Франциско. Мы с ним друг друга терпеть не могли. — Дэвид увидел, как у нее дрожит нижняя губа, и в панике подумал, что она сейчас заплачет. Он знал, как иметь дело с плачущими клиентами. Дать коробку с салфетками, потрепать ободряюще по руке, уверить, что сделает для них все, что в его силах.
Но эта женщина не была его клиенткой. Она была для него больше чем просто знакомая. Они сблизились сегодня. Слава богу, она взяла себя в руки и сдержала слезы. Он принял у нее стакан и поставил на столик.
— Кажется, на сегодня тебе хватит. А теперь, доктор, вам пора в постель. Я провожу. — Он взял ее руку, но она неожиданно вырвала ее. — Что случилось?
— Нет, ничего…
— Тебя беспокоит, что скажут и подумают, если ты ночуешь у меня? Тебя это смущает?
— Немного. Но уж раз так сложились обстоятельства, — она рассмеялась, — страх вносит свои коррективы в условности.
— Я никогда раньше этого не делал.
— Что? Не приводил сюда женщин?
— Ну, скажем, давно не делал. Я хотел сказать, что у меня правило — никогда не связываться с клиентками.
— Я — исключение?
— Да. Можешь не верить, но я действительно не хватаю и не тащу к себе всех подряд.
— Но для кого-то делаешь исключение? — Она вдруг улыбнулась.
Он приблизился, как будто притягиваемый невидимыми нитями непреодолимого физического влечения.
— Только зеленоглазых, — пробормотал он, касаясь кончиками пальцев ее лица, — у которых
