Я стал опускаться, понимаешь, деградировать. Мимикрировать под местное население. И когда я это понял, мне стало страшно. Жутко захотелось домой.
В бараке нашлась недопитая бутылка водки, я налил себе грамм сто и выпил. Мир медленно приобретал резкость. Я снова сел на крыльце и закурил вторую сигарету.
«Окей, Виргус, – сказал я себе, – даже олрайт. Скоро ты поедешь домой и увидишь своих. Три дня будешь балдеть. А потом, а дальше? Все войдет в прежнюю колею и… Сильно твоя городская жизнь отличается от нынешней?»
Мысль была неприятной, но непобедимо здравой. Я вытер холодный похмельный пот и продолжил думать.
Действительно, есть ли разница между кирянием в кочегарке при сельсовете – и гримерной оперного театра? Разве здесь и там я не пашу как негр за гроши? Чем я отличаюсь от Петровича, который сейчас вышел на соседнее крыльцо и чешет яйца? У него зачуханная изба, у меня занюханная хрущевка. У него во дворе старая кобыла, у меня древняя «копейка». Он в колхозе денег не видит третий месяц, я в театре – пятый. Я даже слегка позавидовал Петровичу – у него своя земля и кругом пасторальные пейзажи. А у меня заплеванный подъезд и стена химкомбината в окне.
И думки постоянные: «Где бабок перехватить, где бабок перехватить…»
И так мне стало жалко себя, дружище, ты не представляешь! Потом я подумал о Коврижке, которую угораздило заполучить такого недотепу-папашу, и вообще чуть не заревел. А когда про Ленку вспомнил…
Знаешь, дружище, она ведь не за пьянь голодраную выходила замуж, не за фуфло какое. За красу и гордость студенческого оркестра, джазмена и звезду компаний. Ух, каким орлом я был!… Ленка мной гордилась, и подруги ей завидовали. Хочешь верь, хочешь нет.
Потом одна подружка выскочила за бухгалтера, вторая – за бандюка. Первый шустро дослужился до главбуха совместного предприятия, а бандюк купил завод. Обе в мармеладе купаются, а Ленка… Ленка порой жарит хлеб на комбижире, потому что хавать больше нечего.
«Что у нас на ужин, дорогая? – Тосты а-ля комбижюр, любимый! – Чудесно! Надоели омары с шампанским, хочется простых и питательных блюд…»
Помнишь это время, дружище – начало 90-х? Очереди за талонами, пустые прилавки, литровые бутылки спирта Рояль? Если помнишь, тебе и объяснять не нужно, сам понимаешь.
И ведь я не бездельничал, крутился по шабашкам да халтуркам. Но из нищеты никак не мог вылезти, хоть тресни поперек. Ну, от безысходности и пьянство. А ты думаешь, я от радости квасил, да? От избытка светлых чувств? Бывало и такое, конечно. Но чаще рядом со стаканом в руке сидела безнадега…
В общем, тогда на ступеньках раздолбанного барака меня проняло. Продрало основательно, до печенок, до каждой проспиртованной клеточки. И мне захотелось дать себе слово. Твердое, железобетонное. Что сдохну, но стану богатым и успешным.
И дал. Слово, я имею в виду. Пообещал, что моя Коврижка вырастет не в нужде да убогости. Что у Ленки будут часы с брюликами и полный холодильник колбасы. Что мы переедем в новую квартиру и купим белую Дэу Нексию как у бухгалтера совместного предприятия…
Ну, я же реалист – понимал, что быстро только кошки родятся, нужно время. И поставил себе срок – до 40 лет. Разбиться в блин и порвать себе всё, если потребуется, но к сороковнику разбогатеть. «А коль и к этому возрасту не преуспеешь, Виргус, – сказал я себе, – тогда ты полный мудила и ничтожество. И жизнь твоя – просто кикс, фальшивая нота. Полезай на высокую гору и избавь мир от лишнего мусора»…
Да, именно так я и решил – либо становлюсь крутым перцем либо пусть ребята играют мне Шопена.
И знаешь, так мне стало кайфово, когда я решение принял! У меня появилась зашибательская мечта, цель в жизни, мэйнстрим! На радостях зашел в барак и еще полтиник замахнул…
Но по приезду домой я первым делом завязал пить. Не совсем, конечно, до такого извращения я не дошел. Просто для себя решил: «Пью только по праздникам». Еще начал по утрам отжиматься на кулаках и перешел на легкие сигареты. Ну, и стал искать работу поприличнее. Театр, конечно, место приличное во всех отношениях, за исключением зарплаты.
О дальнейшем расскажу коротко, дружище, не буду грузить незначительными деталями. Вначале меня понесло в сетевой маркетинг. Там я покрутился около года, бегая со всякой хренью и пытаясь найти идиотов чтоб ее купили. Но что-то бизнес у меня не пошел. Вроде все делаю правильно – а денег нет. Мистика, ага.
Тогда я стал коммерсантом и продавал КамАЗы, тушенку, бурильные машины и китайские пуховики. Помнишь анекдот той поры? Встречаются двое, один спрашивает: «У тебя сахар есть?» Второй отвечает: «Ну дык! А сколько нужно?» – «Вагон». – «Окей, цена – лимон». – «Заметано!» Бьют по рукам, разбегаются. Первый отправляется искать миллион. Второй – сахар.
Вот так примерно и у меня получалось. Точнее, ничего не получалось. И вера в себя стала слегка проседать, закрадывались подлые мыслишки: «Чего ты дергаешься, Виргус? Не стучи лысиной по паркету, занимайся музыкой как нормальные люди…» Но главная мысль была сильнее – если к сорока я не выберусь из дерьма, дальше от жизни ждать нечего. И так просто я сдаваться не собирался. Ты же помнишь, дружище: «бунт – вкус его существа». Не мог я ручки сложить, с моим-то характером.
Я хватался за любое дело, которое мне предлагали. Продавал на вокзале жвачку и лотерейные билеты. Сплавлял цветной металл в Прибалтику, где меня чуть не убили потомки лесных братьев. Съездил челноком в Польшу, а затем продавал на барахолке привезенные фломастеры и чайные сервизы из небьющегося стекла… Не пошло. В смысле, фломастеры-то пошли, да только выручка куда-то девалась. И когда братья-челноки опять собрались в заезд, оказалось, что товар мне закупать не на что. Не знаю почему так все время выходило…
Так я колбасился несколько лет, дружище, кидался от одного к десятому. Иногда деньги появлялись, но чаще их по-прежнему не было.
Тем временем Ленке подвернулась работа в кооперативе, где она заведовала кадрами, помогала бухгалтеру и заодно сидела за секретаршу. Три в одном, в общем, крутилась как электровеник, но платили хорошо. Не то чтобы мы стали соперничать с семейством Рокфеллеров, но хватало на еду, коврижкин детсад, погасили наконец долги по квартплате… И знаешь, я потихоньку успокаивался.
Ну как успокаивался? Когда пригласили обратно в театр и пообещали место второго кларнета, Ленка меня уломала. «Соглашайся, Виргус, – говорит. – Бизнесом ты можешь заниматься в свободное время, а тут хоть стабильность какая-то». Ну бабы, удивляюсь я прямо на них. Как будто бизнес это вроде рыбалки с мужиками или там шашек во дворе.
Я крепко подумал и решил поступить по-умному – пока устроиться в театр, а тем временем ждать хорошего шанса. И на всякую ерунду не кидаться, опыт уже есть. Рассматривать только перспективные темы, серьезные проекты.
Ну, время шло, серьезных проектов не появлялось. Быт засасывал, я пропускал зарядку по утрам и чаще задерживался с ребятами после работы… Как-то забываться стала мечта, даже не забываться, а затираться повседневностью, что ли. Уходила в недра памяти все глубже и глубже…
Уф-ф, давай прервемся, дружище, тяжко вспоминать. Пойдем в курилку, подымим.
…Здорово, коль не шутишь. Что? Нет, в домино не хочется. Извини. Но можем сыграть в «Бангладеш». Не умеешь?.. Сейчас объясню, не волнуйся. Играем на сигарету. Загадывай любое число… да, абсолютно любое, дай простор своей фантазии. Загадал? Ну, и сколько загадал? Четырнадцать? Ага! А у меня – пятнадцать, так что я выиграл. Гони цигарку. Давай, давай, проигрывать надо достойно… Ну, пока. Сыграй там в палате, порази народ интеллектуальной мощью…
Чудик… Кх-м… Ладно, дружище, закончу рассказ коль начал.
Когда я Ботану рассказал эту историю, он подумал и выдал: «Это у тебя программа внутри. Типа компьютерного трояна». Он много чего наговорил, запомнилось только про «самосбывающееся пророчество». И еще Ботан сказал, что с трояном бороться трудно, но можно.
А я, знаешь, вдруг понял, что нет у меня желания бороться. Прикольно, да? Кричал – «бунт, бунт!», а сам… Нет, дружище, постарайся меня понять. Ведь что получается: до сороковника рукой подать, а ничего у меня в жизни не срослось. Ну ничегошеньки. Не нажил ни палат каменных, ни сундуков со златом, ни белой
