— Да! И с большими, сеньор начальник. Смотрите…
— Похвально, похвально, молодец, что пришел к нам. Ты хороший парень. Где ты их нашел?
— В кинотеатре, где работаю, — отвечает Пабло как взрослый.
— Когда?
Пабло колеблется:
— Дней…
Пабло не умеет врать. Он не должен врать. Он же честно принес их в участок. Так зачем ему обманывать начальника?
— Думаю, дней восемь тому назад.
— И ты никого не спросил?.. Не искал хозяина?..
Пабло хочет объяснить, но путается, говорит что?то бессвязное. Начальник смотрит на него. Пабло краснеет.
Что такое? Почему?
Начальник смотрит на него с любопытством. В чем дело, почему мальчик испугался, почему молчит, ведь сначала он был так решителен?
— Ты взял деньги из кошелька, не так ли? Ты украл, а теперь боишься…
— Нет! Нет, сеньор начальник. Я ничего не крал. Клянусь вам. Я не взял ни гроша. Клянусь вам.
Теперь начальник смотрит на него сурово.
— Тогда почему ты не принес его сразу?
Почему?
Бог мой! Почему?.. Как Пабло может рассказать начальнику о своих колебаниях, сомнениях, своей затаенной надежде, которую, сам того не подозревая, с таким трудом сумел побороть? Разве придет начальнику мысль, что перед ним стоит маленький герой, который выиграл самое трудное в своей жизни сражение, ведь начальник об этом и не догадывается.
Жестокий, непреклонный старик, привыкший иметь дело с преступниками, выпытывает у Пабло:
— Я хочу знать правду! Правду!
А у мальчика нет другой правды, кроме той, что он сказал. Вот его правда.
Он повторяет испуганно:
— Я боялся, что у меня их отберут…
И так как против Пабло нет никаких улик, на него заводят карточку и отпускают. Когда выяснится, ему сообщат.
Пабло выходит на улицу слегка ошеломленный. Ему горько от свершившейся несправедливости. Несправедливости, в которой никто не повинен. Уж такова жизнь. Возможно, если бы он оставил деньги себе, ему не пришлось бы ни перед кем оправдываться. Но тогда…
Пабло подшибает ногой камень, который отлетает далеко в сторону. Гладит блестящий кузов автомобиля, стоящего у тротуара. Вытирает рукавом мокрый нос и засовывает руки в карманы.
И очень тихо, почти про себя, говорит:
— Но тогда…
Муньис, Мауро
ПОЛУЧКА (Перевод с испанского Е. Родзевич)
— Мама, вот моя получка! — голос парня звучал глухо и нетерпеливо, как и все голоса, которые только они могли слушать и понимать.
— Вот получка, возьмите, мама, — повторил он и протянул руку — его грязные после работы пальцы держали темнозеленый конверт.
Женщина посмотрела на сына, у нее на лице застыла почти бессмысленная улыбка.
— Ах да, получка… А я и забыла, что сегодня суббота.
Она сказала это почти шепотом, боясь, что он почувствует фальшь в ее голосе. Она лгала, и оба знали это. Все утро, с самой зари она ни на минуту не забывала о том, что сегодня суббота. И он тоже уже не раз представлял себе, как это произойдет.
Вот они стоят друг перед другом. Между ними плотная стена, непреодолимая преграда из тайных мыслей, что посто — яйно томили их. Словно актеры, они разыгрывали сцену, которую уже столько раз переживали в своем воображении. «Когда?нибудь он принесет мне получку», — столько раз думала мать. «Настанет день, и я принесу ей получку», — столько раз думал сын.
— Ну возьмите же, мама.
Женщина положила на черный лист жести около плиты топор и доски — когда он пришел, она колола дрова для растопки. Неловко вытерев руки о фартук, взяла конверт, их пальцы коснулись друг друга.
— Его нужно открыть, мама, там скрепка.
Сгорбившись, тяжело ступая, женщина подошла к кухонному столику и села. Положив конверт и опустив голову, она пристально смотрела на этот бумажный пакет, похожий на маленького живого зверька. Скоро с него снимут шкурку, выпотрошат, вынут кости и положат в кастрюлю.
— Ну откройте же конверт, мама, — поторопил сын.
Видя, что она ушла в свои мысли и не слышит его, он прошелся по комнате. Потом снял рубашку и бросил ее на пол около старой, выщербленной раковины. Открыв кран, он искоса взглянул на мать, и тайная радость засветилась в его глазах. Женщина чувствовала, что сын стоит к ней спиной, ее пяльцы ожили и теперь пытались открыть так, чтобы не повредить содержимого, этот толстый конверт, который жег ей руки.
У нее за спиной раздался голос сына:
— Он запечатан. Открывайте, не бойтесь. Только осторожно со скрепкой. Служащий в конторе говорит мне: «Распишись здесь, пересчитай деньги и забирай жалованье». Ну, я и взял конверт…
Было слышно, как из крана монотонно льется вода, ударяясь о каменную, всю в промоинах раковину.
— Расписался, где надо, и взял конверт, не распечатывая. Если бы вы только видели, где мы расписываемся! Огромная книга, бечевками к ней привязано несколько карандашей. Другие сразу открывают свой конверт. Кассир мне говорит: «Распишись и пересчитай деньги». А я ему: «Ведь здесь все, что положено, правда? Так зачем же открывать?» — «Знаешь, дорогой, ошибиться всякий может, — отвечает он. — А вдруг я тебе положил меньше или больше, чем надо?» А я ему в ответ: «Да ладно! Была не была!» Он смеется. Знаете, мама, мне так хотелось принести вам нераспечатанный конверт. Есть такие, что прямо у кассы вытаскивают всю мелочь. Прячутся один от другого, отворачиваются, будто им стыдно смотреть в глаза друг другу. А некоторых тут же поджидают жены с детьми, чтобы взять деньги — и поскорее домой…
Конверт дрожит в потрескавшихся пальцах, время безжалостно обошлось с ними. Даже скрепка, соединяющая края конверта, кольнула их, будто птичий клювик. Выступила капелька крови. А вот и деньги. Сверху бумажки, а на дне — тяжелые монеты. Она встряхнула конверт, и на деревянном столе оказались две монеты по пять дуро, три песеты и одна монета в десять сентимо. Раз, два, три билета по сто, одна, две монеты по пять дуро, одна, две, три песеты и одна монета в десять сентимо. Раз, два, три билета по сто, одна, две, три песеты…
— Я был у кассы чуть ли не первым. Решил про себя: «В первую субботу приду домой пораньше».
Вода ласково струилась по его лицу и шее. Взяв полотенце и повернувшись к матери, он испугался, увидев ее.
— Мама, что с вами? Что случилось?
