вариантах: лакированная сосна, необработанная поверхность и отшлифованная поверхность.
— Необработанная, — сказал отец. — И она называется «Натура». Годится.
Маргидо откашлялся.
— У меня есть несколько на складе, но только с отшлифованной поверхностью. Необработанную мне надо заказывать, а это займет несколько дней.
— Тогда остановимся на отшлифованной. Наверное, это и лучше. А вот этот белый, он годится только для стариков. И стихи тоже.
Он отшвырнул брошюру, и Маргидо сразу же убрал ее в сумку.
— Договорились, — сказал он.
Он был рад, что все прошло довольно гладко и что отец не вовлек в процедуру выбора всех домочадцев. Некоторые вовлекали, хотели вместе посмотреть цены и сравнить, в таких случаях Маргидо всегда досадовал, хотя разумом прекрасно все понимал. Теперь, после отмены государственного пособия, похороны оборачивались большими расходами. Кто-то воспринимал гроб как необходимую мелочь, другие же относились к нему как к последнему дому усопшего, его средству передвижения или постели. Он прекрасно помнит, как мать, потерявшая трехмесячную дочку, внезапно умершую во сне, положила руку на крошечный шестидесятисантиметровый гробик и сказала: «Теперь это будет твоей колыбелькой, дружок, здесь ты будешь спать вечно, а я буду представлять, как ты лежишь в этой колыбельке».
— После похорон ничего не будет, — сказал отец. — И никаких цветов.
— Иногда предлагают собирать денежные подношения, — сказал Маргидо.
— Кто же эти деньги получит? — спросил отец неожиданно пронзительно громко. — Норвежское общество самоубийц? Орнитологическое общество? Крестьянский союз?
— Ларе, речь не об этом, — спокойно сказал священник. — Можно ведь подумать хорошенько… Молодежный клуб или… кто-нибудь еще, кому можно передать деньги от имени Ингве. Вместо цветов.
Отец откинулся на спинку дивана и звучно выдохнул, будто пробежал спринт, потом уставился в потолок.
— Ну, хорошо. Да, Молодежный клуб, наверное, неплохая идея. Хотя он редко бывал там, и друзей у него было немного. Вообще-то мне плевать, но пусть отдадут несколько крон Молодежному клубу. Запишите. Мы скоро закончим? Давайте пить кофе, я больше не могу.
Гроб, водруженный на зеленый катафалк в центральном нефе церкви в половине первого, за полтора часа до отпевания, был белой «Нордикой», которую принесла из перевозки в церковь фру Марстад. Обе его сотрудницы были физически крепкими, иначе Маргидо пришлось бы нанимать мужчин. Поставить гроб на место — тяжкая работа. Иногда им приходилось наваливаться всем втроем или просить помочь кого-нибудь из церкви.
В гробу лежала пятидесятичетырехлетняя женщина, умершая от приступа астмы. Она оставила после себя дочь двадцати двух лет и двух бывших супругов, оба они принимали участие в подготовке похорон. Церковный служка помогал установить свечи и прочее, входил и выходил из алтаря, а Маргидо и фру Марстад заносили штативы, кофры, полные подсвечников, и вазы для цветов. В церквях не было ничего для похорон. В некоторых не было даже лопаты.
Курьер из цветочного магазина подвозил все новые букеты, венки и украшения, которые Маргидо один за другим рассматривал и потом раскладывал. Важно было соблюсти симметрию с обеих сторон от гроба. Букеты надо было разложить идеально, а на пол перед гробом ему нравилось ставить пару венков. Он наполнил высокие вазы и красиво развесил шелковые ленты, чтобы слова на них можно было прочитать со скамеек для родственников.
Стол у входа был готов, оставалось только зажечь свечи. Они были голубыми. Необычный вариант, но так захотела дочь, поскольку это был любимый цвет усопшей. Альбом для соболезнований лежал раскрытым на первой разлинованной странице, и ручка — поперек.
На фотографии в рамке ныне покойная была запечатлена в спортивной куртке на галечном пляже, в руке она держала напоминавший лебедя корень дерева.
Она смеялась, и волосы разлетались на морском ветру. Серый корень был выбран центральным элементом декоративной композиции. Вокруг были еловые ветки и листва. Ветки имитировали вереск, поскольку найти настоящий вереск в декабре невозможно. Еще были шишки разной величины. Композиция вышла на редкость красивой, и, располагая ее на месте, Маргидо залюбовался.
Рядом с фотографией лежала стопка распечатанных псалмов. На первой странице было то же фото. На дальнем конце стола стояла урна для подношений. Фру Марстад написала перед ней: «Спасибо за ваш вклад в Общество больных астмой и аллергией. От имени семьи усопшей».
— Господи, ты был нашим прибежищем из рода в род. До того, как были созданы горы, до создания земли и мира, ты сама вечность, Господи. Ты обращаешь человека в прах и говоришь: «Вернись, дитя человеческое!» Тысячелетиями смотрят твои глаза, как уходящий день, как ночной страж. Научи нас считать наши дни, дабы мы помудрели сердцем!
Маргидо воспринимал эти слова как привычный шум в ушах, не вслушиваясь. Единственное, к чему он прислушивался в проповеди, было присутствие или отсутствие искренности в голосе священника. Он сидел и думал обо всех делах, которые надо переделать в офисе. Фру Марстад уже уехала, оставив ему списки людей, принесших букеты, на случай, если кто-нибудь придет с букетом в последний момент. Это было необычайно важно, одно из важнейших дел — все, подносившие букеты, должны быть указаны в списке. Карточки он потом соберет в специальной папке и отдаст родственникам. А затем он вручит им свеженапечатанные благодарственные открытки. Он знал, что родственники всегда внимательно изучают эти списки имен, и папку с карточками, и альбом с соболезнованиями. Все это давало им понять, насколько любимым и значимым для окружающих был их покойный, и это помогало им совладать с горем. А еще приятно было услашать: «Похороны были великолепны, поистине великолепны».
И это была его работа — сделать их великолепными. Его и священника. Но больше все-таки его.
Когда после похорон он включил мобильник, там было сообщение от Сельмы Ванвик, чтобы он «пожалуйста» перезвонил.
Он положил телефон на пассажирское сиденье, открыл окно, чтобы ледяной зимний ветер выветрил оставшийся в машине сильный запах цветов, который его душил и сводил с ума. В его двухкомнатной квартире никогда не было срезанных цветов. На маленькой веранде стоял только кипарис в керамическом горшке. Но зимой, когда он был присыпан снегом, на него было приятно смотреть. Такой вот скромный вид из окна, вполне его устраивавший. Вид на фьорд был ему вовсе не нужен. Напротив стоял новый жилой дом, бетонная поверхность стен, густо усеянная окнами с занавесками, растениями, звенящими подвесками, в некоторых появлялись лица и движения, почти во всех сейчас горели рождественские светильники, практически одинаковые, с очень небольшими вариациями: пирамидки из семи свечей с самой высокой свечкой посередине. Симметрия. Городская жизнь. Как можно дальше от природы, как он и хотел.
Он спокойно мог купить себе дом. Денег ему бы хватило, но что делать с домом? Дом бы только забивал его голову ненужными мечтами. В последнее время он и так слишком много думал о хорошей ванной. Сидеть в жаре и влаге, вместе с потом освобождаться от дневных дел, запахов, от виденных за день слез, смущения и недоверия. А в маленькой квартирке не было места для ванны. Может, стоит купить новую, совершенно новую квартиру с большой ванной комнатой? Современную квартиру с широкими проемами без порогов — так, на всякий случай. И чтобы там был лифт. И хорошая ванная комната. С большой ванной и просторной душевой кабиной, а на полу качественная, возможно, с шершавой поверхностью керамическая плитка под светлый камень.
Сельма Ванвик никак не могла смириться с мыслью, что Маргидо исчез из ее жизни после похорон ее мужа, умершего от рака предстательной железы.
Он ехал за моделью «Натура» для Ингве Котума. Надо бы ей перезвонить, просто из вежливости. Но он не звонил. Прошло уже больше недели с их последней встречи, надо было догадаться, что она скоро снова захочет его услышать.
Пирожные на блюде, ее покрытые пушком морщинки под глазами и на шее, тяжелый запах парфюма, не подходящего к случаю. Новоиспеченные вдовы одного с ним возраста — дело довольно привычное. Они открывались ему в своем горе. Щеки горели сквозь слезы. Они были готовы к смерти и купались во внимании и симпатии. Большую часть горя они уже выстрадали заранее, хотя многие считают, что это
