— ваше экономическое положение я всегда максимально учитываю и, естественно, простил бы вас, получи я в подарок темно-синюю или коричневую шляпу, хотя в таких цветах на трезвую голову и выйти стыдно на улицу, но тут по крайней мере было бы явное стремление удовлетворить мое желание! Однако этот
Пако испуганно взглянул на брата.
— На Целетной я видела
— Ради бога, мама! — сказала мать Квидо.
— Подожди, Квидо… — сказал отец.
— Не подожду, — заблеял Квидо, — я
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумным сопением Квидо. Его отец возвел глаза к потолку и из коробки за спиной вытащил черную шляпу с широкими полями.
— Это действительно была шутка! — сказал он, растерянно разводя руками.
— У тебя нет чувства юмора? — сказала мать Квидо. — Бабушка, например, смеялась, когда получила компас.
— А теперь не смеюсь. Дурацкий компас! — сказала бабушка Либа.
— Тебе же понравился, — возразила мать Квидо.
— А теперь разонравился! — решительно заявила бабушка.
— А кому же этот мяч? — осторожно спросил Квидо.
— Мне! — сказал отец Квидо и, нагнувшись, ухватил мяч ладонями. Протянув руки вперед, он уставился на мяч очень странным взглядом.
— Как так? — сказал Квидо.
— Именно так, — сказала его мать. — Он уж, верно, забыл, что именно из-за футбола ему пришлось в армии, в Опатовице, бегать ночью в пижаме по спортивной дорожке.
Что муж купил футбольный мяч действительно для себя, она узнала только вчера и до сих пор не могла понять этого.
—
— Без пижамы?! Бедненький! Этого ты мне не говорил!
— А причина? — робко спросил Квидо, стыдясь своего недавнего выпада.
— Игра рукой, — коротко сказал отец.
— А теперь расскажи, — продолжала развлекаться мать Квидо, — как солдаты из твоего взвода отняли у тебя очки и после учений на стрельбище прикрепили их к жестяному манекену…
—
— Ты мне этого не говорил, — смеялась мать. — Ты вообще многое от меня утаил!
— Игра рукой? — участливо спросил Квидо.
— Это тоже. И в свои ворота!
— Так что ты купил мяч, чтобы, так сказать, повспоминать прошлое! — сквозь слезы смеялась мать Квидо. — Но, учитывая характер воспоминаний, это, боюсь, будет скорее походить на психоанализ.
— Компас, конечно, лучше, — сказала бабушка Либа, очнувшись на мгновение от полусна.
Отец Квидо поднял мяч на уровень лица.
— Возможно, это даже не мяч, — сказал он загадочно.
— Конечно! — воскликнула мать Квидо. — Это ключ к твоей личности!
— Нет, не то. Знаете, что это? Моя последняя жертва богам карьеры.
— Что?
— Реальность есть шифр. Видимость обманчива. Пусть тебя не смущают размеры, — сказал отец Квидо без улыбки. — Возможно, это та пуля, которая сразит Голема.
— Возможно, — смеялась мать. — Если, конечно, это не дух твоего армейского командира.
Отец Квидо поднял мяч еще выше. Язычки елочных свечей изогнулись, взвихренные воздухом.
— Примите мою жертву, боги, — сказал он.
Квидо с матерью переглянулись. Бабушка спала.
— Прошу вас, — настойчиво сказал отец.
— Все! Точка, — сказала мать Квидо. — Что бабушка навязывает нам всякую мистику, дело известное. Однако я не ждала, что ею вдохновится самый убежденный рационалист в семье.
— Этому рационалисту не остается ничего другого, — сказал отец Квидо. — Он пять лет выполняет работу на уровне средней школы и получает за нее менее двух тысяч крон.
Пако поднял голову от игрушек.
— Дай мяч! — потребовал он. Отец бросил ему мяч.
— У меня красный диплом, сданы госэкзамены по английскому и немецкому, рекомендация Академии, пятилетняя практика, УМЛ, собака и сын, прекрасно декламирующий, — сказал он. — Еще я научусь играть в футбол и на этом поставлю точку.
— Он и вправду принял ЛСД! — воскликнула мать Квидо.
Не обращая внимания на ее реплику, отец Квидо обратился к старшему сыну:
— Ты хоть знаешь правила игры? Игра рукой, офсайды и прочее…
— Правила в основном я знаю, — сказал Квидо в некотором недоумении, понимая, однако, что отец говорит все это всерьез. — Я смотрел, как играют мальчики в школе.
— Отлично. У тебя найдется завтра минутка-другая?
— Конечно! — гордо кивнул Квидо.
— В первый день Пасхи мы пошли тренироваться, — рассказывал Квидо. — У отца не было, как, впрочем, и никогда в жизни, за исключением разве что школы и армии, ни тренировочного костюма, ни спортивной обуви, так что ему пришлось надеть свитер, вельветовые брюки и старые полуботинки, каблуки которых все время увязали в мягкой лужайке.
Нелегко было найти и подходящее место для тренировок: отец Квидо пытался отыскать — из понятных соображений — наиболее отдаленное место, каким было то, где он когда-то безрезультатно натаскивал Негу и куда из какого-то суеверного страха не хотел возвращаться. В конце концов они нашли такой уголок — повыше сада, у самого подножья Жаворонка. Отец Квидо прежде всего решил повторить элементарные короткие пасы, но поскольку они с Квидо все ближе и ближе придвигались друг к другу, то большую часть времени проводили в поисках мяча, отлетавшего в кусты орешника.
— Тут одни кротовые кочки, — объявил отец Квидо, словно извиняясь перед кем-то третьим. — Тоже мне спортивная площадка! — Он принес мяч и долго устанавливал его на воображаемой отметке.
— Бери! — крикнул он наконец, резко ударив по мячу, но мяч остановился в слежавшейся траве прежде, чем Квидо успел подбежать.
— Тут высокая трава! — крикнул отец как бы в оправдание.
— А там ее нет! — крикнул Квидо, чтобы немного взбодрить его, хотя оба прекрасно понимали, что даже на ровном, выкошенном газоне вся эта картина выглядела бы ничуть не лучше.
С каждой последующей тренировкой отец Квидо убеждался в непреложной истине: движения игроков, что кажутся на телеэкране столь легкими, плавными и естественными, на практике таковыми отнюдь не являются. Его движения были, напротив, порывистыми, судорожными и совершенно нескоординированными. Бегал он неуклюже, а пробежав немногим более двухсот метров, и вовсе выдыхался. Пасуя, он посылал мяч либо слишком далеко от себя, либо спотыкался о него. Обойти с мячом противника, которого самоотверженно представлял его сын, ему удавалось лишь тогда, когда Квидо стоял на месте точно вкопанный; но стоило тому отбежать в сторону, избранную отцом для нападения, как они зачастую небезопасно сшибались. Пасы по земле отец проделывал способом, обычно применяемым при затаптывании горящей спички или назойливой осы. Мяч чаще всего выскальзывал у него из-под ноги, занесенной для удара, а если он и попадал ею в мяч, то делал это так резко, что тут же растягивался на