способности, да, с горечью сглотнуть всё плохое и двигаться вперед, то значит, они не способны жить в свободном обществе. Я очень сожалею, что это так. Но иммунитет есть, сегодня просто так обмануть людей невозможно, ни на выборах, ни с помощью телевидения. Поверьте мне, люди, вас обманывают, они шельмуют, что сегодня и вчера происходило здесь неоднократно в этом зале.

Млечин: Спасибо.

Здравомыслова: Я хочу просто сказать, что гласность — это ещё большое уважение к людям, которые достаточно взрослые и имеют достаточно разума, чтобы знать, отвечать за свои действия и выбирать какой-то разумный путь. Это единственный путь.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович, вопрос.

Кургинян: Нам кажется, что об уважении идет речь прежде всего, потому что в США — не гласность, в США — информационная свобода. Лучшая или худшая, там есть информационная свобода. Там нельзя оскорблять национальные ценности. Там существует определенный климат, в пределах которого уважается объективность позиций, выражается альтернативная точка зрения. Откуда эти великие слова, что то, что «мне не близка ваша точка зрения, но я готов пожертвовать всем ради того, чтобы она звучала». И главная задача заключается, с нашей точки зрения, прежде всего в этом уважении, которого, я подчеркиваю, категорически не было…

Сванидзе: Эти слова принадлежат Вольтеру.

Кургинян: Да, конечно, спасибо. Но я говорю о том, что эти великие слова как раз и нарушались. Потому что когда целое поколение было названо «совком», то о каком уважении могла идти речь? О каком уважении?

Нам не дано предугадать, Как наше слово отзовется, — И нам сочувствие дается, Как нам дается благодать.

Словом можно убить, словом можно ранить, словом можно сломать психику. Вот я призываю к этой осторожности, причем к этой осторожности не за счет цензуры, не за счет какого-то внешнего дяди, а за счет сердца и души, изнутри! Вот это и будет называться информационная свобода.

Ещё одной черты, которой категорически, с моей точки зрения, не может быть и которая существовала в гласности — не может быть промывания мозгов. Промывание мозгов не есть гласность, т. е. не есть демократия, не есть свобода, но это есть гласность. Когда информационный шквал обрушился на незащищенное сознание в одну сторону — это была дорога с односторонним движением — в этот момент было совершено информационное преступление. То, что при этом, наконец-то, удалось говорить — прекрасно. Но есть вещи, которые надо извлечь, как страшные урок. Нельзя, чтобы этот процесс превращался во вседозволенность, в изменение верха и низа. Человека очень трудно вести наверх и очень легко толкать вниз. Нельзя это делать с помощью ломки стереотипов. Нельзя использовать против своего населения информационную войну. Нельзя, понимаете, нельзя разжигать национальные страсти в обществе, в котором они есть. Нельзя подстегивать в людях разочарование во вчерашнем прожитом дне, потому что это порождает суицид и многое другое. Эти все «нельзя, нельзя» не есть запреты. Это рамка, в рамках которой существует полная информационная свобода.

Скажите, пожалуйста, если эту позицию Вы называете позицией требователей цензуры…

Любимов: Именно так!

Кургинян: …Запретителей свободы речи… Вы действительно так считаете?

Любимов: Потому что так устроено общество. Вы всегда, говоря это, Вы придете к этому. Вы только будете … Будете цензоров растить.

Кургинян: Вы действительно верите, что вот я лично хочу цензуры, не свободы слова.

Любимов: Вы не хотите, но Вы будете. Вы будете палачом. Общество в целом очень сложное, разное, и, можно сказать, как машина времени, разные регионы вообще живут в разном времени. Так иногда кажется. Где-то ещё ранний феодализм. Но Вы всем отдали эту свободу. Они начинают ею пользоваться. Кто-то пользуется этим во благо, с Вашей точки зрения, кто-то пользуется этим во вред, с Вашей точки зрения. И Вы будете решать, что есть благо, что есть вред.

Кургинян: Нет, я не буду решать.

Любимов: И Вы будете цензором, Вы будете палачом.

Кургинян: Не буду решать. Не буду решать.

Любимов: Не бывает по-другому.

Кургинян: Я только хочу одного, чтобы разные силы, пользующиеся свободой, имели равное право ею пользоваться. И никто никому не затыкал рот, как затыкали в эпоху гласности.

Любимов: Это право равное, это право равное.

Сванидзе: Сергей Ервандович, абсолютно с Вами согласен. Только почему в качестве примера эпохи, когда затыкали рот, Вы приводите эпоху гласности, это у меня, честно говоря, полное изумление вызывает.

Кургинян: Николай Карлович, я перед этим сказал…

Сванидзе: Как известно, были в нашей истории другие эпохи, когда рот затыкали покруче!

Кургинян: Николай Карлович, во-первых, я сказал с самого начала, что считаю самым большим грехом предыдущих эпох отсутствие информационной свободы.

Сванидзе: Тогда мы с Вами здесь полностью совпадаем. Я думаю, здесь тогда у вас вообще не будет споров.

Кургинян: Это первое, и я ни о чем не говорю. Николай Карлович, дело заключается в том, что освободили не так, как должны были освободить, а совсем другим способом.

Сванидзе: А как?

Кургинян: Объясняю…

Сванидзе: Уж был народ, было общество, была страна,

Кургинян: Как? Подождите, подождите.

Сванидзе: …которую освобождали.

Кургинян: Нет, подождите, подождите.

Сванидзе: Освободили, вот получили!

Кургинян: Давайте, я освобожу всех бандитов!

Сванидзе: Нет, зачем же бандитов!

Кургинян: Тоже будет свобода, или нет?

Сванидзе: Сергей Ервандович, Сергей Ервандович…

Гусев: Зачем же Вы передергиваете, Сергей! Вы передергиваете все время!

Кургинян: Давайте, я освобожу низкие страсти, давайте, я освобожу национализм. И люди начнут отрезать головы друг у друга. Можно же освободить низ…

Млечин: Вы освободили, Вы когда так говорите, самые низкие страсти и освобождаете. Вы по этой части мастер просто!

Кургинян: Каждый раз, когда человека раскрепощают, вопрос встает в том, как в нем не разбудить зверя! Как в нем не разбудить зверя!

Млечин: Вы тут раскрепостили самое гнусное, что может быть! Помолчали бы чуть-чуть! Стало бы спокойнее.

Кургинян: А именно в эпоху этой гласности и разбудили зверя! И всё время пытаются будить снова! Вот что было.

Сванидзе: Тут вопрос вот в чем: Вы хотите закрутить гайки. Вот чего Вы хотите.

Кургинян: Нет, я хочу не гаек, я хочу храма, и чтобы в человеке будили высокое и

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату