необходимы!
— Так уж и элементарно? — съязвил Колесников.
— Слушай, Колесников! Не прикидывайся святым! — разозлилась Нина. — Хотела бы я посмотреть, как бы ты ко мне в коммуналке пробирался! Из всех дверей подглядывают, коридор длиннющий, по стенам велосипеды развешаны. Не дай бог, какой-нибудь упадет да по голове! На радость соседям!
— Взрослый или детский? — очень серьезно спросил Колесников.
— Кто? — не поняла Нина.
— Велосипед.
— Без разницы! — отмахнулась Нина. — Я, как тебе известно, на содержании ни у кого не была, хоть и не святая. Этот однокомнатный шалаш своим горбом вытянула. И на машину намолочу!
— Техническими переводами? — поинтересовался Колесников.
— Чем и как — это вопрос второй. Главное — результат!
— По крайней мере, откровенно, — пожал плечами Колесников.
— Вот именно! — непримиримо сказала Нина. — А ты в позу встаешь! В пятую позицию!
Нина составила пятки вместе, прижала локти к бедрам, вывернув отставленные ладони, и походкой Чарли Чаплина прошлась по кухне. Колесников усмехнулся и спросил:
— Ты все это серьезно? Или это так... Теории.
— Какие к черту теории?! — зло крикнула Нина. — Практика это, Колесников! Жизнь! Нормальная причем. Какой-то ты, ей-богу, туркнутый. Ты открой очи, оглянись, посмотри кругом! Твой Парфенов небось из каждой загранкомандировки по системе привозит. И в комиссионный тащит. Вот тебе и машина! Уж он-то своего не упустит! А ты? Блаженный какой-то! Магнитофон подарили, так и тот вернуть хочешь!
— Никто мне его не дарил, — буркнул Колесников. — На время взял. Для работы.
— Ах, для работы! — передразнила его Нина. — Врешь ты, Колесников. Чего ж тогда он у меня болтается?
— Так ты же... — Колесников даже задохнулся. — Ты же просила придержать... Записи какие-то фирменные выцарапывала... Переписать хотела!
— Давно переписала! — отмахнулась Нина.
— И молчала? Завтра же отнеси в представительство!
— Ты соображаешь, что говоришь? — возмутилась Нина. — Я никакого отношения к вашим экспертным делам не имею, и вдруг — здрасьте! Что обо мне люди подумают? Сам неси.
— Но я же улетаю ночным рейсом!
— А мне-то что? Тебе этот магнитофон всучили — ты и расхлебывай!
— Что значит «всучили»?! — вскочил Колесников. — Выбирай выражения!
— Ах, ах!.. Извините за непарламентское высказывание. Вы у нас человек утонченного воспитания! Вы людям не хамите, не оскорбляете, матом пожилых людей не кроете!
— Замолчи! — стукнул кулаком по столу Колесников.
— На Лизу свою кулаком стучи! — огрызнулась Нина.
— Лизу не трогай! — закричал Колесников. — Не смей!
— Ну спасибо! — Нина сорвала с себя фартук, бросила на стул. — Спать со мной — это пожалуйста, а обсуждать твою благоверную — ни-ни! Вот и иди к ней!. Она тебе чемоданчик уже собрала, бутербродов наготовила. Иди, иди! Не отсвечивай!
— И пойду! — шагнул к двери Колесников.
— Давай, давай! Топай! — подбоченилась Нина. — Два сапога — пара! Живете, как на Луне!
— Как умеем! — уже из прихожей крикнул Колесников.
— Да не умеете вы никак, — встала на пороге кухни Нина. — Полоротые!
— Это мы еще посмотрим! — крикнул, надевая пальто, Колесников.
— И смотреть нечего! — сунула шапку Нина. — До сорока лет дожил, а толку, как от козла молока!
— Ну и дрянь же ты! — Колесников нахлобучил шапку и хлопнул входной дверью.
Нина вернулась в кухню, села на табурет у стола и расплакалась.
Колесников стоял над раскрытым, аккуратно уложенным чемоданом. Сверху лежали пижама и целлофановый пакет с бутербродами. Колесников невесело усмехнулся, вынул пакет, закрыл чемодан и прошел на кухню. Положил пакет в холодильник. Вынул из кармана пиджака записную книжку и ручку. Вырвав листок, написал:
«Спасибо за бутерброды. Лечу самолетом. Георгий».
Положил листок посреди кухонного стола и вернулся к себе в комнату. Когда за окном послышался сигнал автомашины, Колесников взял чемодан, надел в прихожей пальто и шапку, подумал и постучал в закрытую дверь:
— Лиза... Елизавета Григорьевна...
— Да? — послышался из-за двери женский голос.
— Я уезжаю.
— Счастливого пути.
— Выйди хоть...
Дверь не сразу, но распахнулась. На пороге стояла подтянутая, моложавая женщина.
— Не ложилась? — спросил Колесников.
— Как видишь.
— До свиданья.
Женщина пожала плечами и ушла в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
Колесников покачал головой, вздохнул, поднял чемодан и вышел.
Встречи и проводы деловых людей одинаковы во всех аэропортах мира. Колесников и Парфенов еще проходили досмотр, а у таможенного зала их уже ждали Вульф, Эллен Штайнер и стоящий чуть в стороне шофер, готовый подхватить чемоданы прибывших.
Все было так же, как в Москве, когда западногерманских фирмачей встречали в Шереметьеве. За одним исключением. В холле, через который проходили прилетевшие и встречающие, сидел за стойкой бара Рудольф Герлах, а в настенном зеркале прекрасно были видны двери таможенного зала и несколько столиков, что стояли неподалеку от стойки.
Потягивая виски, Герлах неприметно поглядывал в зеркало, наблюдая за встречей Колесникова и Эллен. Остальные, по-видимому, его не интересовали. Шофер понес чемоданы к выходу. Вульф, Эллен, Колесников, Парфенов, оживленно переговариваясь, направились следом за ним. Проходя мимо стойки, Вульф сказал что-то Эллен, та предложила:
— Чашечку кофе с дороги?
Вульф приглашающе указал на один из столиков, коротко бросив подбежавшему кельнеру:
— Кофе, коньяк!
Кельнер почтительно поклонился, скрылся за стойкой, тотчас же вернулся с подносом, на котором стояли чашки с кофе и четыре рюмки с коньяком.
— Про?зит! — поднял рюмку Вульф.
Парфенов выпил свою залпом, отхлебнул кофе и спросил:
— Когда начинаем работать?
— Завтра с утра. — Эллен вынула из сумочки записную книжку. — Три дня на знакомство с оборудованием. Непосредственно на производстве. Затем фирма-разработчик. Все вопросы по координации.
— Сколько даете на это времени? — поинтересовался Колесников.
Эллен перевела его вопрос Вульфу. Тот подумал и ответил:
— На ваше усмотрение. Фирма не считает для себя возможным устанавливать какие-либо сроки.
— Зато наша считает, — буркнул Парфенов, выслушав перевод.
— Деньги? Или время? — чуть сощурилась Эллен.
— А деньги — это время, — отшутился Парфенов.
