собственные, частные, которыми они могут распоряжаться как хотят. В кодексе же говорится о тайне, принадлежащей государству. Испугался дурак собственной тени.
И Михаил расхохотался на всю квартиру. Он сидел на тахте, покачивался и нетрезвым хохотом стучал в тихие стены.
Дверь приоткрылась.
— Что с вами? — испуганно спросила Валентина.
— У меня нитка в усах.
Я улыбнулся, поднял обе руки до уровня плеч, сжал их в кулаки, а затем с силой свел вместе, так что кулак ударился бы о кулак, не попадись меж ними голова этого типа. Он свалился, как дохлый тунец. О’кэй.
Два дня Михаил прожил с нескрываемым ожиданием. На третий день телефон зазвонил весело и намекающе. Он сорвал трубку.
— Мишья, жду.
И все. И писк в трубке — веселый и намекающий. Собирался он с нетерпеливой дрожью в ногах; ему казалось, что бегом он домчится скорее любого транспорта...
Ее квартира встретила полумраком. Свет кофейного торшера лег на мебель ровной паутиной. Золотая обивка, кресел и диванов солидно потускнела. Все стекло утратило свой холод, заблестев шоколадным отливом.
— Мишья, как я рада...
В длинном платье из какой-то темной материи, с распущенными волосами, с усталыми глазами, опустилась Жози рядом на диван и капризно попросила:
— Налейте мне и себе.
— Чего?
— О, виски и содовой, да-да.
Они прикоснулись губами к стаканчикам. Михаил умел смаковать коньяк, но непривычное виски, отдающее самогоном да еще разведенное водой, хотелось выпить залпом, как и положено пить самогон. Жози закурила, закурил и он красивую сигарету.
— О, Мишья, опять у меня в голове большая дырка. Месье Делорм прислал привет и кое-что, да- да...
Она соскользнула с дивана и подвела его к столику, где стоял изящный транзистор. Япония, фирма «Хитачи»...
— Ваш, да-да, и вот пятьдесят долларов для «Березки».
Михаил погладил транзистор и неумело сунул конверт с деньгами в карман. И тут же подумал, что надо бы поцеловать ей руку, но Жози уже сидела на диване.
— Жорж Делорм сказал... Еще будет про-игрыватель «Гаррад», будет усилитель и колонки «Дайнако», да?
Теперь он взял ее легкую руку и поцеловал долгим поцелуем, словно это были губы.
— Потом-потом, а теперь виски, — деловито отстранилась она.
Из квадратной бутылки толстого стекла он налил еще и выпил первым, не разбавляя водой.
— О, Мишья пьет, как супермен, да?
— Разве не похож?
— Похож-похож! Только прибавить смелости, да? Свободы в жестах, да? Больше шутки, да? И не бояться женщин, да?
— Каких... женщин? — спросил он тихо.
— Я не есть женщина, нет?
Шел сюда Михаил за ответом о своем проекте. Потом ему захотелось спросить, придет ли Андрей. Затем обрадовался деньгам и транзистору «Хитачи». А теперь все вопросы и радости показались пустяками — их смыло волной надежды на невероятное, втайне ожидаемое.
— Жози, — сипло сказал он. — Я готовлю вам царский... подарок.
— Дорогой, да?
— Бокалы, из которых пили Николай и Александра.
— Цари, да?
— Особы, — почти бессильно подтвердил он.
— О, вы меня... как это... ба-ло-ва-ете.
Ее глаза надвигались, но так медленно, что он ждуще окостенел. Их прохладный мрак казался ему каким-то неотвратимым и роковым — может быть, потому, что она не моргала, не улыбалась и ничем не тревожила свое четкое лицо. Когда эти жуткие и прекрасные глаза стали досягаемы его дыханию, она тихо сказала, будто взмолилась о пощаде:
— О, чуточку виски...
Он суетливо налил в оба стакана, и они выпили. Нетвердой рукой поставил Михаил посуду на столик, легонько его откатил — теперь уже ненужный — и оглядел комнату скорым непроизвольным взглядом, как бы осознавая: где он, что с ним? Этот его рассеянный взгляд зацепил что-то странное, вроде бы какой-то предмет, которому здесь не место; там, в уголке, в кресле...
Но внизу, на диване, томительно посветлело — он увидел обнаженную ногу, выскользнувшую из длинного платья, словно она прошла сквозь материю. Теперь глаза Жози были у его глаз. Маленькая рука бесплотно легла на пиджак. Он прикоснулся губами к ее теплому рту...
Яркий свет ударил по глазам. Михаил отшатнулся, зажмурившись на секунду.
Под потолком горела включенная люстра, а у двери стоял Андрей — в халате, высокий, прямой. И тогда, словно что-то вспомнив, Михаил глянул в конец комнаты, на кресло, — там лежала сумка Андрея, которую тот обычно носил на плече.
Жози зевнула, лениво закуривая новую сигарету. Андрей подошел к ним и сказал, покачиваясь на носках:
— Так-так, Мишья...
— Почему ты... здесь? — спросил Михаил, все еще щурясь.
— Потому что я здесь живу.
— Здесь живет... Жози.
— И Жози здесь живет, — усмехнулся Андрей.
— Ничего не понимаю...
— Она моя жена.
— Не может быть, — вырвалось у Михаила.
И он глянул на Жози — она медленно выпустила дым ему в лицо. Михаил вскочил с дивана:
— Она же иностранка...
— И я иностранец.
— Неправда, ты русский!
— Да, я русский, — опять усмехнулся Андрей, — но не советский.
— Как... Ты же Андрей Багров?
— Нет. Я Андрэ Багрофф.
— Кто же ты? — тихо спросил Михаил.
— Атташе посольства по вопросам культуры и печати.
— Какого посольства?
— А это имеет разницу, Мишья? — отозвалась Жози.
Когда какому-либо типу упрешься дулом в живот, то он становится покладистым, как дешевая красотка. В конце концов, лучше сто раз быть трусом, чем один раз трупом. О’кэй.
Михаил начал дышать ровнее. Он чувствовал, как странно вспотела верхняя губа и предательски ослабли коленки. Андрей смотрел пронизывающим взглядом, все покачиваясь на носках. Михаил не узнавал
