бессмысленный сон, который в конце концов закончится.
Но мы-то знаем, что всё происходит наяву. И какие-то вполне заслуженные кинематографисты выдвинули «Цитадель» от нашей страны, то есть от вас и от меня, на премию «Оскар». А это значит, что чудовища, порождённые массовым сном, действуют наяву.
27 сентября
Последние дни наблюдал за происходящим в стране несколько со стороны: был и не в России, и не в дальних во всех смыслах странах. А побывал в Киргизии, Казахстане и Киеве.
Провёл я последние дни в трёх различных суверенных государствах, которые дальними странами назвать не получится. Смотрел там новости, наши новости… Сначала мне стало от них ужасно стыдно, потом тошно, а потом скучно. А ещё, наблюдая за новостями со стороны, я вдруг отчётливо понял, что все эти люди на экране телевизора, их слова, заявления, лозунги, программа их партии, назначение друг друга президентами и премьерами, и так далее и так далее – не имеют ко мне никакого отношения. Это не мои новости.
Это не моё. Совсем! Я понял, что мы живём с этими людьми из новостных блоков в разных временах. И да простят меня за столь самоуверенные слова, они точно находятся в некоем прошлом. Всё то, что они делают, говорят, планируют, до меня долетает, как искажённые звуки и изображения того, что я уже слышал и видел.
Ехали мы по длинной дороге в Киргизии, где через каждый километр-два стоит машина местной автоинспекции, стоят приземистые, часто с большими животами, явно от бешбармака и конской колбасы, в огромных, нечеловеческих размеров фуражках местные менты…. А кругом вдоль дороги – следы бывшей огромной страны. Следы явные, но уже потёртые и потрёпанные. Шёл я по Крещатику, видел возле суда, где судят бывшего премьер-министра Украины, маленький палаточный городок в защиту узницы. Проходил поздно вечером, и в палаточном городке шла довольно приятная жизнь. Возле палаток за столиками сидели люди, пили чаёк, коньячок, весело о чём-то беседовали… Им подвезли еду в пластиковых контейнерах, они стали аппетитно трапезничать. И если бы вместо широкого асфальта рядом с ними протекала река, вполне уместно было бы увидеть удочки и костерок. Видно, что в палатках живут привычные к этому люди, занимаются знакомым делом и всё это для них, как и для шагающих мимо их городка людей – дело житейское, не более того… А в это время в наших новостях шёл съезд главной партии страны – и это тоже было житейским и давно привычным. Разве кто-нибудь удивился тому, что действующий президент предложил на пост будущего президента президента действительного?
Никто не удивился! Многих только покоробило, кого-то насмешило, а кого-то возмутила сама форма подачи. Ни чувства меры, ни вкуса в этом не было. А кого это заботит?..
И стало мне скучно. Скучно оттого, что как-то уж особенно ясно и понятно нарисовались ближайшие перспективы. А перспективы такие: то законное беззаконие, которое царит в стране, будет только более явным, много людей в ближайшие годы уедут из страны, не видя никакого ни смысла, ни содержания в своей жизни на Родине. Ну, а если не уедут, то отправят своих детей как можно скорее и как можно дальше учиться и становиться гражданами каких угодно стран, только не Родины. Ясно, что видимость порядка, но никак не порядок, будет и более очевидна и всё более опасна. Все возможные социальные, межэтнические, экономические и прочие узлы, как и северокавказский узел, будут только ещё туже затянуты. Их и так-то уже не развязать, а будет только хуже… Ясно, что нечего ждать развития современной медицины, образования, – вообще какого бы то ни было развития. Скучно.
А ещё отчётливо представляется взгляд некоего нашего потомка на то время, которое мы сейчас переживаем и будем ещё долго переживать. Потомки будут нам сочувствовать и даже жалеть, как мы когда-то в школе, изучая историю, сочувствовали тем, кто жил при крепостном праве, или тем, кто не дожил до конца татаро-монгольского ига. Наше время не оставит для них практически ничего, что могло бы им о нас сообщить как о живых, настоящих и неповторимых людях. Мы оставим им существенную дыру в истории отечественной литературы, кино, театра. Мы оставим им плохую, а чаще очень плохую архитектуру причём большинство зданий, которые были построены за последние пятнадцать лет и будут построены в ближайшие пятнадцать, вряд ли долго простоят и вряд ли смогут представлять в истории архитектуры нашу эпоху. Скучными будут казаться наши времена тем, кто заглянет в них из будущего. И если о шестидесятых годах остались блестящие художественные документы в виде фильмов «Я шагаю по Москве», «Застава Ильича», да хоть комедий Гайдая, семидесятые – в фильмах Данелии, Рязанова… в стихах разного уровня поэтов, песнях бардов, живописи, пусть даже на полотнах изображались ударные стройки и трудившиеся на этих стройках ударники… А что останется от нас в виде художественных документов? Что?
Прекрасно озеро Иссык-Куль в Киргизии, прекрасны горы, окружающие Алмату, прекрасен Днепр и купола Киева! Сложны и запутанны, по большей части печальны, а нередко и страшны процессы, которые происходят в этих местах. То, что творят люди на берегах этого озера, этой реки и на склонах гор, часто безумно. Но глядя оттуда новости моей страны мне было видно: то происходит у нас, – не безумно, не страшно, а отвратительно и постыдно.
30 сентября
Для меня фильм вчера ушедшей из жизни Татьяны Лиозновой «Три тополя на Плющихе» – особенный. Это фильм 1967 года, то есть моего года рождения. Я в детстве не любил, можно сказать, терпеть не мог этот фильм. А его как назло часто показывали. Меня раздражало в нём всё, но особенно, конечно, героиня в исполнении Дорониной. Я готов был бежать куда угодно, лишь бы не слышать её голос с характерными интонациями. Хуже всего мне было, когда она пела. И песня «Нежность» в её исполнении мне не нравилась, а из-за этого ни в каком исполнении эта песня не могла мне понравиться. Потом, спустя годы, я по случаю, помнится, не сначала стал смотреть его и понял, что повзрослел.
Я знаю эту картину покадрово, посекундно. Я знаю все выражения лица и жесты героини, знаю, сколько сигарет выкурил герой Ефремова. Несмотря на то что знаю фильм наизусть, я не устаю удивляться тому, что, взрослея, лучше узнавая жизнь и людей, во всех подробностях этой картины я открываю всё большую и большую, а точнее – бесконечную точность. Хотя фильм не безгрешен. Актёр Шалевич совсем не похож на деревенского жителя и жлоба. Он весь очень городской, и голос его звучит ну совсем не по-деревенски… (Это я сказал для того, чтобы никто не подумал, что этот фильм является для меня иконой.)
Как я был удивлён, когда узнал, что «Три тополя на Плющихе» и «Семнадцать мгновений весны» снял один и тот же человек! Потом удивление прошло, и я увидел закономерность. Оба фильма, при всей разности, одинаково умны и тонки. В «Семнадцати мгновениях» много небрежностей, но нет ни одной глупости. Эти фильмы Лиозновой – особенное кино, про которое нет смысла говорить с точки зрения операторского мастерства, световых решений и стилистики. Глубокое понимание человеческой жизни, любовь к человеку и ум – вот что является основным стилем кинематографии Лиозновой.
Видимо, она была очень умным человеком. И ей хватило не только ума, но и мудрости, да и силы в какой-то момент перестать снимать кино, чтобы не нанести удар по собственному имени. Очень немного её коллег мужчин смогли так поступить. В основном они впали в безумие, жуткую гордыню и предались стариковским капризам. Тем самым многие из них, будучи младше неё, повели себя как впавшие в маразм старики.
«Три тополя на Плющихе» – великий фильм. Последние двадцать лет отечественного кинематографа не дали ничего даже близко похожего. Величие фильма и этой истории подтверждается тем, что спустя почти тридцать лет после выхода «Тополей» один из последних отчаянных романтиков поколения Лиозновой, Клинт Иствуд, снял фильм, смотря который я не мог поверить, что Иствуд не видел картину Лиозновой: фильм Клинта Иствуда 1995 года «Мосты округа Мэдисон», который снят буквально по «Трём тополям на Плющихе», произвёл на меня столь мощное впечатление, что я до сих пор, уже несколько месяцев, не могу из него выбраться. Но это впечатление было бы меньшим, если бы я не знал картину Лиозновой. Я не мог себе представить, что эта лирическая, совсем простая, точная и, казалось бы, очень наша история может быть очень американской. При этом я, конечно, не думаю, что Иствуд видел «Три тополя»…
Даже актёрские параллели поражают. В нашей картине играет Доронина, мощнее и народнее которой у нас, наверное, тогда не было никого. У Иствуда – Мэрил Стрип, мощнее которой у них ни тогда, ни сейчас никого нет. Роль, которую исполнил великий Ефремов, в американской параллели принадлежит самому Иствуду. Оба худые, высокие, со странной, замедленной пластикой. Оба – целые пласты национальных культур. Но Лиознова это сделала на тридцать лет раньше (улыбка).
