И доверенность в семействах, И в рабах, хоть редка, верность Искаженны превратились В недоверчивость, подобну Стражу люту, что отъемлет У несчастных услажденье В бедстве томном — сон и слово. Дружба там почлась не лучше Скалы скрытой и подводной, Где корабль при дуновеньи Тихого зефира будет В корысть Сцилле иль Харибде. Откровенность и вид правды Поставлялися безумьем. И сама, ах! добродетель Почиталася личиной, Но опасной для тирана, Зане вид ее любезный Мог исторгнуть бы из груди Воздыханье о блаженстве Времен прежних и родилась Мысль, что Рим мог быть иначе. Так вещает муж бессмертный Монтескье, что нет тиранства Злей, лютей, когда хождает Под благой сенью законов И прикрытое шарами Правосудия; подобно, Как бы жалость всю презревши, Отымать спасавшу доску Претерпевших сокрушенье Корабля, да гибнут в бездне. Се лишь слабая картина Царствия Тиверья мрачна. Сей тиран согбенна Рима, Возгнушавшись его лестью Иль боясь, чтоб не воздвигло В нем отчаянье десницу На карание правдиво Всех его мучительств темных, Отдалился во Капрею, Где, когортами стрегомый, Сластям гнусным предавался, Коих образ даже срамный Иль одно напоминанье Омерзенье возбуждают. Тамо отроков во сонме Наслаждался он утехой, Новы сласти вымышляя И названия им новы; Там, откуда его смрадны Слуги, рыская повсюду, Новых жертв всегда искали Его мерзку любострастью; Отрок нежный, возращенный В целомудрии, в смиреньи, Исторгался из объятий Отца, матери иль брата. Ах, почто, почто и память Сих всех гнусностей позорных Едко время пощадило! Время, в царствии драгое, Истощая в сих утехах, Исполненье своей власти Злой тиран отдал Сеяну. Сей, орудье его зверства, Шел во власти и в тиранстве Наравне с каприйским богом. Погубив его семейство, Он уж смелую десницу На трепещуща тирана К поражению возносит, — Но сам пал, и тиран лютый Злей, лютее стал, дотоле, Что, несчастный, избегая Не кончины неизбежной, Но терзаний, муки, пытки, Жизнь заранее преторгши, Извлекал из уст тирана Слово зверское: «Он спасся». Сам Тиверий смертью лютой Жизнь скончал свою поносну. Ах, сия ли участь смертных, Что и казнь тирана люта Не спасает их от бедствий; Коль мучительство нагнуло Во ярем высоку выю, То что нужды, кто им правит? Вождь падет, лицо сменится, Но ярем, ярем пребудет. И, как будто бы в насмешку Роду смертных, тиран новый Будет благ и будет кроток; Но надолго ль, — на мгновенье, А потом он, усугубя
