Не могло быть никаких сомнений: Генриетта с кем-то говорила, и уж точно не со своим младенцем.
Эрин распахнула дверь и ворвалась в спальню. Девушка едва держалась на ногах, но, несмотря на свою слабость и головокружение, она четко увидела, что Генриетта говорит по телефону. По телефону — черт побери!
Эта жирная мерзавка сидела на своей кровати и говорила по телефону!
На коленях у нее была маленькая девочка, во рту — сигарета. Плечом прижимая трубку к уху, хозяйка кормила ребенка холодными консервированными бобами — прямо из банки.
Генриетта подняла глаза на Эрин: мертвенно бледное лицо девушки выражало гнев и замешательство.
— Ладно, мне некогда, — сказала Генриетта своему собеседнику и повесила трубку.
Эрин, не отрываясь, смотрела на ребенка. Это была очаровательная малышка: светлые волосы, гладкая белая кожа, красивые черты лица. Она прыгала на коленях у Генриетты, сама напоминая тех зайчиков, что были изображены на ее пижаме. Смотреть на этого ребенка было сплошным удовольствием. Но очарование и трогательность малышки были здесь совершенно неуместны. Они настолько противоречили всей обстановке, что даже вызывали чувство, близкое к ужасу. И было еще что-то… Эрин еще не поняла, что именно, но это «что-то» ее мучило, беспокоило и настоятельно требовало прояснения.
— Как самочувствие? — спросила Генриетта. Сияя от материнской гордости, она принялась покачивать на руках своего младенца. — Ты не очень-то хорошо выглядишь.
Внезапно Эрин, словно очнувшись, вспомнила, зачем она пришла сюда, — и направилась к телефону.
— Я думала… Вы сказали, что у вас его нет.
Генриетта затянулась, выпустила клуб табачного дыма прямо в лицо сидевшему у нее на коленях ребенку и бросила окурок в переполненную пепельницу, стоявшую прямо на кровати. Но ничего не ответила. Телефон был здесь. Эрин его видела. Он стоял на столике прямо рядом с кроватью.
— Что здесь происходит? — вскричала Эрин, но тут же почувствовала, что ее ноги подгибаются и она вот-вот упадет. Девушка пошире расставила ноги, пытаясь хоть как-нибудь удержать равновесие.
— Иди сюда и приляг, — сказала Генриетта, указывая на кровать. — А то ты, того гляди, в обморок упадешь.
Эрин схватилась за косяк открытой двери: она действительно уже едва держалась на ногах.
«Что с ней такое происходит? И где этот парень с бензопилой? Почему он до сих пор не вломился сюда и не искромсал всех в клочья? Фотографии…»
Эрин чувствовала, что еще немного — и она сойдет с ума от всех этих чудовищных загадок.
«На этих фотография Генриетта была снята вместе с ним. Это точно был он, этот маньяк, пока еще невинный ребенок. Нет, нет, дело не в этих фотографиях.
Эрин мучительно пыталась что-то вспомнить, но никак не могла: что-то важное, связанное с фотографиями.
«Другие фотографии. Другой ребенок. Вот этот — сидящий сейчас на коленях у Генриетты, а не тот — у рождественской елки. Ребенок на фотографии, снятой „Полароидом'. РЕБЕНОК НА ТОЙ ФОТОГРАФИИ, КОТОРУЮ ОНИ НАШЛИ В РАЗБИТОМ АВТОМОБИЛЕ!»
Внезапно Эрин все-все поняла.
Вот что так мучило ее! Она уже видела эту малышку!
На ребенке Генриетты была надета та же самая пижама, что и на девочке, которую Эрин видела на фотографии, найденной на кладбище автомобилей. Морган достал эту банку из автомобиля с калифорнийскими номерами — в банке была какая-то желтая жидкость, а в жидкости плавали две фотографии. На одной была снята та самая застрелившаяся девушка, а на другой — ее семья. Та девочка, с фотографии, и эта, на коленях у Генриетты были чрезвычайно похожи. Да что там похожи! Это был один и тот же ребенок!
Значит… Значит, девочка Генриетты на самом деле — младшая сестра той несчастной самоубийцы.
Господи милосердный!
Эрин мучительно пыталась вспомнить, что же еще было на той фотографии. Нужно понять. Ведь там точно было еще что-то. Очень важное. Родители, сама девушка, младенец и еще кто-то.
Ах, да, еще там был маленький мальчик. В футболке с котом Феликсом. Точно такой же, как… О, Господи! Точно такой же, как у Иедидиа.
Это же семья! Целая семья!
Эрин разрыдалась: лицо ее исказилось от ярости, страха и отчаянья.
Прошедший день представлял собой непрерывную цепь ужасных событий. А теперь Эрин увидела, что их история была далеко не оригинальна: в сознании девушки стала выстраиваться чужая, но во многом сходная с ее собственной, история — история семьи, направлявшейся в Калифорнию, но заблудившейся в округе Тревис. История отца и матери, которых убил этот монстр с бензопилой. История их дочери, сошедшей с ума от ужаса, хотя и спасшейся от преследователей, но покончившей с собой из страха снова оказаться в руках этих маньяков.
История их сына, которому удалось выжить, спрятавшись на заброшенной фабрике, — выжить, приспособившись к тем условиям, в которые забросила его судьба, — выжить, но какой ценой! Ценой потери человеческого облика. История их младшей дочери, — младенца, которого теперь воспитывает эта жирная сумасшедшая, младенца, который никогда не узнает своей настоящей семьи.
Все начало становиться на свои места — вся эта безумная, чудовищная история стала проясняться в сознании Эрин. Это было как откровение — ужасное откровение: бывает знание, которым лучше не обладать.
Эрин поняла, почему Иедидиа так интересовался трупом этой девушки. Это не было извращенное любопытство, как Эрин показалось в первый момент. Мертвая девушка приходилась ему сестрой. Они приехали к фабрике Кроуфорда с трупом его сестры на заднем сиденье.
И…
О, Господи!
Та девушка запаниковала, потому что увидела вдруг полустершийся деревянный знак на обочине дороги:
ПОЕДЕШЬ МЕДЛЕННО, УВИДИШЬ НАШ ГОРОД!
ПОЕДЕШЬ БЫСТРО,
УВИДИШЬ НАШЕГО ШЕРИФА!
Незнакомка испугалась, потому что она уже видела прежде этот знак и знала, куда их приведет эта дорога. Именно поэтому она и бросилась к Кемперу — несчастная хотела, чтобы он повернул обратно. Но Энди оттащил ее от водителя, а Эрин попыталась успокоить девушку. И именно поэтому, именно из-за них она и застрелилась. Потому что они не стали ее слушать. Не стали слушать того, что она пыталась им объяснить. Девушка застрелилась потому, что не могла смириться с мыслью, что может снова попасться в лапы этого маньяка в маске из человеческой кожи.
Эрин до сих пор слышала звук того выстрела.
Они, это они сами убили ту девушку.
Они не стали ее слушать.
Но может быть — Господи, пожалуйста! — может быть, хоть что-нибудь еще можно исправить? Нельзя допустить, чтобы бедный маленький ребенок вырос среди всех этих ублюдков.
По-прежнему держась за косяк двери, Эрин подняла голову и посмотрела на Генриетту.
— Это… не… ваш… РЕБЕНОК!
В поросячьих, заплывших жиром, невыразительных, несмотря на яркий макияж, глазах Генриетты промелькнул страх.
— Она моя! — крикнула женщина, крепко прижимая к груди малышку.
Консервная банка с бобами полетела на пол, соус залил ковер.
— ВЫ УКРАЛИ ЕЕ! — крикнула в ответ Эрин.
Она сделала шаг вперед и протянула руки, чтобы выхватить младенца у Генриетты, но тут все
