Ничто не обязывало Лопе следовать этой традиции и изъясняться на таком языке нежной страсти, в особенности в документе, не составлявшем части интимной переписки, и уж конечно не требовала от него ничего подобного робкая, неприметная, скромная Хуана де Гуардо. Вот почему мы склонны думать, что речь идет о деянии, имевшем целью сорвать некий покров таинственности с истинного положения вещей, о «разоблачительном жесте», означавшем, что у человека имеются серьезные намерения доставить удовольствие, сделать приятное молодой женщине. Несколько лет спустя, когда Хуана де Гуардо уже утратит свои иллюзии, Лопе попытается возродить утраченное счастье. Когда Лопе и Хуана познакомились, наверное, с самого начала было очевидно, что она не способна была понять, какие ужасные потрясения придется ей пережить, если будет заключен брак между ней, невинной, любящей женщиной, которой она была, и мужчиной-творцом, наделенным богатейшим воображением; она уверовала в то, что призвана составить его счастье, не замечая между ними ни малейшего несоответствия. Когда Лопе перестанет искать удовольствий на стороне, он примется простодушно, чистосердечно, с какими-то особыми интонациями, в чем-то предвосхищающими интонации Виктора Гюго, воспевать притягательность добродетельной женщины и очарование жизни в семье, у скромного очага, в спокойствии и безмятежности, в благословенном месте, где так хорошо работать и вести семейную жизнь; это произойдет после рождения их сына Карлоса, которого Лопе называл Карлильосом, и особенно явно такие признания прозвучат в очень красивом стихотворении Лопе под названием «Послание к доктору Матиасу де Поррасу», к которому мы вернемся немного позже.
В этот период Лопе трудился над крупными, масштабными, многоплановыми произведениями; женитьба не мешала ему выполнять обязанности секретаря, не была она помехой и тогда, когда он должен был следовать за маркизом Саррия, покидавшим на время Мадрид, и Лопе сопровождал его, а потому оказывался вдали от Мадрида и от дома на Пласа-де-Лос-Мостенсес, где он обосновался с молодой женой; а происходило это не раз во время всяческих празднеств и торжеств, устраиваемых в честь короля, и Лопе блистал в такие дни своими организаторскими способностями, своей выдумкой и своим гением драматурга. Лопе продолжал проявлять свои многочисленные таланты и познания на службе у маркиза; он взял на себя ведение его переписки, а также заботу о библиотеке и некоторые другие обязанности, не входившие напрямую в сферу оказываемых им услуг. Он не уклонялся, например, от выполнения некоторых работ по дому, обычно поручаемых слугам. Именно он сам и скажет об этом с благодушным смирением в послании, включенном в текст «Филомены»: «Одевать и обувать вас, а затем раздевать и разувать стало для меня благотворным опытом, со всех точек зрения полезным, хотя, конечно, немного унизительным»; можно сказать, что в этих трогательных словах выражена несомненная глубокая привязанность к тому, кому они были адресованы. Итак, Лопе выполнял в общем-то непростые и самые разнообразные обязанности до конца 1600 года, и выполнял охотно, с неподдельным усердием и с присущим ему душевным благородством, руководствуясь при их исполнении глубоким уважением к своему патрону и покровителю. «Вам известно, — напишет он маркизу двадцать лет спустя, — как я Вас люблю и как Вас чту, ибо я почитаю Вас до такой степени, что мне было бы приятно спать у Ваших ног, как спят Ваши собаки». Маркиз щедро отплатил Лопе за столь почтительное отношение, оказывая ему покровительство и используя свои обширные связи в обществе, дабы облегчить ему процесс опубликования его произведений.
Из-за отсутствия свидетельств и каких-либо косвенных указаний нам не известно, по каким причинам Лопе покинул службу у маркиза Саррия, но в 1600 году их дороги окончательно разошлись. Этот переходный период, обозначивший смену одного века другим, принес королевскому двору значительное число перемен, а соответственно, внес изменения и в жизнь маркиза Саррия, а также, как мы увидим, и в личную жизнь Лопе де Вега. Перемены, произошедшие в жизни Лопе, были в некоторой степени связаны с его участием в организации празднеств в Валенсии. Следует помнить и о том, что там маркиз и его секретарь работали совместно, как настоящие заговорщики, делающие одно дело. Вот там-то они и смогли заметить, какую пользу эти празднества, организованные в честь короля, принесли их главному организатору, церемониймейстеру, управлявшему всем, герцогу Лерма, чье тщательно продуманное, искусное поведение с хитросплетением тонко рассчитанных шагов не ускользнуло от их внимания. Герцог Лерма не только явно выказал, сколь великую благодарность он питает к молодому монарху, избравшему его в качестве наставника и щедро одаривавшему его своими милостями, он, этот хитрец и ловкач, еще и сделал совершенно неоспоримым в глазах всех свой статус признанного фаворита, в который его возвел Филипп III, доверив выполнение самых высоких обязанностей и одарив исключительными правами и преимуществами. Действительно, по возвращении в Мадрид герцог стал вершителем судеб в Испании и вершителем судьбы самой Испании, положив, таким образом, начало разрушительной эре фаворитов и их авторитарной системе управления.
На самом деле, в той форме правления, которую установил герцог Лерма и которую он осуществлял на практике на протяжении почти двух десятилетий, не было ничего нового, более того, она была возвратом к прошлому. Герцог Лерма всего лишь вернулся к старинной системе любимцев или фаворитов, существовавшей в Кастилии в конце Средневековья, от которой отказалась Изабелла I (Католическая), а также и первые два представителя династии Габсбургов.
Однако машина государственного управления, так сказать, созданная и запущенная Карлом V, а впоследствии несколько усовершенствованная его сыном, была столь сложна, что даже монарх, хорошо осведомленный о деятельности высшей бюрократии и чрезвычайно щепетильно относившийся к выполнению своих обязанностей, каковым был Филипп II, не мог более претендовать на то, чтобы единолично управлять этой машиной и отвечать за все ее механизмы. Новый государь, не обладавший ни твердостью, ни познаниями своего отца, был приговорен к тому, чтобы взять себе в помощники кого-то, кто покажется ему достойным доверия, и так случилось, что он был вынужден пользоваться услугами своего фаворита герцога Лерма. К несчастью для страны, герцог Лерма не обладал способностями, соответствовавшими его амбициям и его высочайшей миссии. Разумеется, выражаясь современным языком, в его актив можно вписать вполне похвальную попытку осуществления реформы бюрократического аппарата. Он попытался путем учреждения различных комитетов, наделенных полномочиями решать вопросы в узких рамках определенной компетенции, несколько разгрузить королевские советы, перегруженные необходимостью рассматривать огромное количество рутинных вопросов, а также одновременно ослабить силу власти высшей аристократии, старавшейся вернуть себе в государственных органах то влияние, которое она утратила около ста лет назад. Но для осуществления этих задач надобно было, чтобы герцог Лерма был более постоянен и настойчив в своих замыслах и намерениях, а также чтобы он окружил себя единомышленниками, как мы бы сейчас сказали, «эффективной командой». Однако те, кто стали его главными советниками, те, чьей помощью он в основном пользовался, такие господа, как Педро Франкеса и Родриго Кальдерон, как оказалось, были всего лишь мошенниками и аферистами, они прибегли к преступному лихоимству, к растратам, поставив свои личные интересы выше интересов государства. Если первый, коему было поручено печься о финансах страны, был изобличен в незаконных поборах и вымогательстве, арестован, подвергнут пыткам и приговорен к возврату в казну похищенных сумм, то второй был «нейтрализован» только после двадцати лет злоупотребления властью, деятельность его была прервана, правда, жестко, резко, даже жестоко, ибо он окончил свои дни на эшафоте, став жертвой немилости, в которую впал его покровитель герцог Лерма, низвергнутый с вершины власти. Кроме того, герцог Лерма использовал положение в обществе, которое занял благодаря милости короля, для того чтобы за несколько лет собрать в своих руках огромное богатство. Назначенный Филиппом III на должность командора Кастилии, герцог Лерма еще и получал от короля в награду за труды земли и существенные доходы, а потому смог разбогатеть в то время, как Испания, лишившаяся части своих доходов из-за истощения запасов серебра в колониях в Америке, вступала в период экономического спада. Страна нуждалась в радикальных изменениях, в проведении последовательной налоговой политики, но герцог
