— Нет,— сразу став серьезным сказал Савельев.— Дело есть! Пойдем поговорим, брат Генрих! Надеюсь, до тебя доходит, что сейчас нам, Лорингам, какую бы фамилию мы не носили, надо держаться вместе.
Генрих не поверил ни одному его слову, но вынужден был подчиниться и выйти вслед за Геннадием в сад. Вернувшись, он сначала ничего Котловым не сказал, поцеловал Лику с Анхен, положил во внутренний карман пиджака стилет и позвал с собой Гуго. Уже в дверях он обнял Порфирия Павловича и тихонько попросил:
— Если я не вернусь, позаботьтесь о Лике и моей дочери. Вы сами все делали и все знаете, поэтому, когда этот кошмар кончится, отправьте их в Швейцарию,— и вышел вслед за Гуго.
Но утром Генрих с Гуго вернулись, уставшие, молчаливые и сосредоточенные. И первое, что сделал, войдя, Генрих — попросил бритву и сбрил свою бороду, которую носил вовсе не потому, что ему так нравилось, а чтобы подчеркнуть свое отличие от Савельева — ведь Генрих тоже был очень похож на своего отца.
— Если я правильно понимаю, господин барон, то Геннадия Савельева больше нет? — спросил Порфирий Павлович, на что Генрих покачал головой.
— Нет, это Генриха фон Лоринга больше нет. А Геннадий Федорович Савельев совсем наоборот — есть. Только теперь это я,— он немного помолчал и решительно добавил: — Надо собрать Гуго в дорогу — он сегодня вечером уезжает. Одному ему будет проще добраться до Германии.
Вечером, когда Генрих, Гуго и Иван Порфирьевич пробрались на берег и нашли подходящую лодку, в которой нерадивый хозяин забыл весла, Генрих достал стилет, лезвие которого было почему-то отломано, и, немного повозившись в замке на цепи, которой лодка крепилась к столбу на причале, открыл его.
— Вот и все,— сказал он, снял с шеи тоненький кожаный ремешок, на котором висел фамильный перстень фон Лорингов и протянул его Гуго.— На том берегу, в Мариендорфе покажешь это пастору Иоганну, ты помнишь его? — Гуго кивнул.— Он найдет возможность отправить тебя к матери. Когда все утихнет, ты знаешь, что и где искать. Ты все запомнил? — тот опять кивнул.— Ну, что ж, я заплатил по всем счетам и никому ничего не должен. Отныне я принадлежу только самому себе, а это значит, что я могу жениться на Лике и удочерить Анхен,— и тут в голосе Генриха впервые за все годы прорвалась едкая насмешка: — Прощай, барон Гуго фон Лоринг!
— Отец,— тот впервые подал голос и попросил: — Отдайте мне этот стилет на память!
— Возьми,— хмыкнул Генрих, протягивая ему стилет рукояткой вперед, но Гуго перехватил его руку и вонзил острие ему в грудь.
—Получай! — крикнул он.— За мою мать, за мое несчастное детство, за... — но продолжить он не успел, потому что Иван Порфирьевич бросился на помощь Генриху и изо всех сил ударил Гуго в лицо, отчего тот упал в воду — стилет, к счастью, остался в ране.
— Будь ты проклят, Гуго... — прошептал Генрих, оседая на доски причала.
Котлов бросился к нему, поднял на руки и понес домой. Оставив его на попечение отца и женщин, Иван Порфирьевич побежал за ближайшим врачом. Тот, войдя, бросил удивленный взгляд на Генриха и сказал:
— Вот уж не думал, что вы так дружны с Савельевым, что принесете его в свой дом.
— Не по-божески это — человека в беде оставлять,— с постным выражением лица ответил ему Порфирий Павлович.— Годы мои солидные, много разного в жизни было, так что пора уж и о душе подумать... Грехи, какие можно, замолить... Авось, зачтется мне, что не дал рабу божьему погибнуть... Ухаживать-то за ним некому, Пелагея померла, царствие ей небесное,— Котлов воздел очи горе.— А жениться-то Геннадий так и не женился. Бобылем живет.
Увидев в ране стилет с хорошо известным всем баратовцам гербом, врач только головой покачал:
— Ну что за звери! Уж и так человеку судьбу сломали, навек опозорили, так мало им этого показалось — решили еще и жизни лишить.
На следующий день весь Баратов знал, что Лоринги мало того, что сбежали и бедную Ангелику беременной бросили, да с ребенком никому не нужным на руках, так еще и Савельева, которого раньше не признавали и на порог не пускали, решили убить, мстя непонятно за что — уж он-то им никакого зла не делал.
Генрих поправлялся медленно и трудно. Когда это стало возможно, его перевезли в дом Геннадия — он же стал Савельевым, а Лика и Анечка, как ее теперь звали на русский лад, переехали вместе с ним. А весной, когда Ангелика, окрестившись, стала Ангелиной, они поженились, что всеми было воспринято с пониманием: сам он незаконнорожденный, да и она с двумя незаконными детьми на руках — у нее к тому времени родился Алешенька — вот судьба их и свела. Соседи сначала поудивлялись на то, как Геннадий характером изменился, а потом решили, что человека, одной ногой на том свете побывавшего, еще и не так перевернуть может. Судоремонтный завод, на котором раньше работал Савельев, стоял, а когда его решили снова запустить, Генрих, ссылаясь на плохое здоровье, возвращаться туда отказался. Так они и жили совершенно незаметно: он чинил людям все, что имеет обыкновение ломаться, а Ангелина возилась по дому и с детьми. Так же незаметно они продали дом и уехали из Баратова одним погожим летним днем 1921 года.
Слушая эту историю, я рассматривала фотографии и документы, которые Котлов доставал из шкатулки, объяснив, что она оставлена Генрихом его семье на хранение.
— А что, Александр Иванович, Савельевы так больше никогда и не давали о себе знать? — спросила я, поняв, что его рассказ закончен.
— Нет, Леночка. Никогда... — грустно ответил он.— Они же пароходом вверх по Волге уезжали... Отец говорил, что, прощаясь, Генрих сказал: «Если нам судьба, то мы обязательно встретимся». Где они осели, что с ними стало? В России остались или эмигрировали? Хотелось бы, ох, как хотелось бы знать, что у них все сложилось хорошо.
— Все это, конечно, очень увлекательно, Александр Иванович, но мало, что объясняет. Ясно только одно, Геннадий, Генрих и Гуго в ту ночь что-то спрятали, что должно было пригодиться семье, когда все утихнет. И ударил этот выродок отца ножом совсем не потому, что хотел за себя и мать отомстить, а для того, чтобы одному владеть этой тайной. Но что же это могло быть? Ведь именно это сейчас пытается получить Готтфрид, совсем, как оказалось, не Лоринг.
Я смотрела на Котлова и видела, что он что-то знает, но раздумывает — говорить или нет, также хорошо я понимала, что давить на него бесполезно — нужно ждать. Наконец, он решился:
— Дело в том, Леночка, что большевики сложили все конфискованные в банках и у населения ценности в восемь железных ящиков и поместили их в подвал конторы судоремонтного завода. Дело же, как вы помните, осенью 18-го было, навигация уже заканчивалась, и они со дня на день последний пароход ждали, чтобы в Нижний все это отправить. Время было неспокойное, вот они и решили, что по воде-то надежнее будет. Безопаснее. Да только, когда пароход пришел, опечатанную дверь в подвал открыли — замки были целые, охрана около двери надежная... Но не оказалось там этих ящиков. Пустой был подвал.
— Вот оно что! — не удержавшись, воскликнула я.— Значит туда есть ход откуда-то снаружи! Александр Иванович, миленький, ну неужели вам родные ничего об этом не говорили?
Он только покачал головой и усмехнулся:
— Леночка, такие вещи, если и передаются, то только от отца к сыну... Видимо, Фердинанд на что-то такое Геннадию намекал, раз тот прямиком к Генриху пришел — ведь тому-то отец обязан был все сказать... Тайну семейную передать. А Котловы, хоть и доверенными людьми были, но не Лоринги же.
— Так, так, так... — я схватилась руками за голову.— Подождите... Теперь я понимаю, почему Готтфрид не мог от своего имени выступать — он же не знал, что здесь в те годы произошло, и боялся, что пропажу ценностей с завода могли как-то связать с Лорингами. И, если бы он сейчас объявился, то вдруг бы нашлись те, кто, как вы, может что-то помнить и понять, что именно он здесь ищет. А завод в единоличную собственность ему нужен, чтобы без помех и посторонних глаз здесь покопаться. Та-а-ак... А планы завода, чертежи какие-то... Это сохранилось?
— Сохранилось. Только учтите, что после того, как на Волге ГЭС понастроили, вода-то поднялась и некоторые постройки, что самом берегу стояли, затопило, и они, конечно же, развалились, да и мусора на дне около завода столько навалено, что теперь и следа их не найти.
