— Подождите, Александр Иванович... — у меня в голове вертелась одна мысль, которую нужно было додумать до конца.— Подождите... — и тут меня осенило: — Все, Александр Иванович! Я все поняла! — и я с облегчением вздохнула.— В том наборе документов, который вы акционерам к предстоящему собранию рассылали, был план реконструкции завода в центр развлечений? Подробный, с описанием, где и что собираются делать? Да?
— Вы умная девочка, Леночка... — Котлов смотрел на меня, чуть покачивая головой.— Да. И там было очень четко расписано: что в административном корпусе после капитального ремонта будут кегельбан, кабачок в пиратском стиле, стриптиз-бар и все такое. А в акватории, после тщательной очистки дна, устроят аквапарк с горками, скутерами и всякими прочими новомодными развлечениями...
— Вот вам и ответ, почему Готтфрид сорвал собрание акционеров и устроил всю эту кровавую баню. Заблокировать принятие решения о реконструкции он еще не мог, но не мог также и допустить, чтобы на заводе проводились такие работы, при которых могли найти тайник или ход к нему. Все ясно,— сказала я, поднимаясь.— Только что мне теперь с этой информацией делать, я не знаю... Хоть дерись, не знаю!
Искренне поблагодарив Александра Ивановича за помощь, я вышла на улицу, где меня в машине ждали ребята.
— Куда, Елена Васильевна? — спросил сидевший за рулем Сергей.
— Пока никуда, мне подумать надо. Давайте здесь постоим.
— Ну, что ж, начальству виднее,— сказал он и я встрепенулась:
— Сережа, ты гений,— воскликнула я и схватилась за телефон — действительно, зачем мне самой голову ломать, когда у меня есть начальство. Но тут же остановила себя: «Не спеши!».
«Так,— начала размышлять я.— Если я сейчас доложу обо всем Матвею, то он, разозленный тем, что у него под носом действует какой-то неуловимый киллер, конечно же распорядится, чтобы я все рассказала Наумову. Тот, узнав о ценностях, абсолютно точно откажется продавать акции, подписав себе этим смертный приговор. А поскольку и Матвей это прекрасно понимает, то он в свою очередь прикажет организовать охрану Гадюки, как свою собственную, чтобы поймать киллера «на живца». И в результате всего этого Наумов может остаться в живых, а вот «Кузнецов» попадет в ловушку. Конечно, он, учитывая его профессионализм, может из нее и вырваться, но положит при этом кучу ни в чем повинных ребят. А хочу ли я этого? Нет! Я хочу прямо противоположного: чтобы Наумов, наконец-то, ответил и за все смерти, и за то, что собрался с наркотиками связаться, а вот «Кузнецов», наоборот, не пострадал, потому что он, на мой взгляд, куда порядочнее Гадюки. Так что же мне делать? Предположим, Наумова грохнут и акции отойдут государству. Коновалов подсуетится и они попадут к «Доверию», сделав тем самым Лоринга единоличным владельцем завода. Вот тут-то я и расскажу все Матвею, чтобы он вмешался и не позволил Лорингу вывезти припрятанные ценности, за которыми тот, несомненно, сам приедет в Баратов — никому другому он этого дела не доверит. Вроде все логично». Конечно, мне было страшновато вести за спиной Матвея свою собственную игру, но я не видела другой возможности наказать Наумова — ни улик, ни доказательств его вины у меня не было. И я решилась.
— Ребята! Вы знаете, где Наумов живет? — В ответ они только удивленно на меня посмотрели — а как же, мол.— Замечательно! А теперь запомните хорошенько, что я вам скажу! Если хоть одна живая душа узнает о том, что я была у Котлова и у Наумова, куда мы сейчас с вами поедем, у меня будут очень большие неприятности. Ясно? — четко и жестко сказала я и они дружно кивнули головой.— Не подведете? — Судя по их укоризненным взглядам, они восприняли этот вопрос, как оскорбление, и только чувство благодарности удержало из от того, чтобы высказать мне вслух все, что они при этом подумали. Я это поняла и поэтому просто сказала: — Ну, тогда поехали к Гадюке.
Как выяснилось, добраться до бывшего богдановского дома оказалось очень непросто: от охраны в поселке было не протолкнуться, начиная с самого въезда в него, но, в конце концов, мы очутились перед воротами искомого дома и Вячеслав, выйдя из машины, подошел к ним и позвонил. Через некоторое время к нему вышел в наброшенной на плечи куртке громила, который,увидев его, молча открыл ворота и мы въехали во двор. Там-то я, выйдя из машины и разглядев этого мужика, как следует, поняла, что очень сильно не хотела бы встретиться с подобным типом не то что в темном, глухом переулке, но и среди бела дня на центральной площади города — редко мне приходилось видеть такие тяжелые лица и глаза, полные ненависти ко всем без различия окружающим.
— Скажите Николая Сергеевичу, что Лукова просит его выйти во двор для очень! Подчеркните, очень важного разговора! И немедленно! — властно приказала я.
Громила, чей взгляд мало чем уступал взгляду Филина, некоторое время, по-прежнему молча, рассматривал меня, а потом кивнул и ушел.
— Что это за красавчик? — спросила я у Славы.
— Машкин брат,— неохотно отозвался тот, глядя в сторону.— Его ребята между собой Быком кличут.
Что-то такое проскользнуло в его голосе, что я невольно пристально уставилась на него, а он, мельком глянув на меня, стал смотреть в небо — не иначе как звезды считать собрался — и я поняла, чьими руками Гадюка отправил на тот свет своих родственников. Тем временем, к нам вышел довольно пьяный Наумов, но я уже знала, что здраво соображать это ему не мешает, и поэтому оттащила его за рукав с сторону и тихонько сказала:
—- Я выяснила, что нужно Логингу на заводе.
Наумов ошеломленно уставился на меня, а потом, буркнув:
— Я сейчас! — шагнул в сторону и, захватив двумя руками снег, погрузил в него лицо и немного так постоял, потом с силой растер лицо мокрыми руками, встряхнулся и, несколько раз глубоко вдохнув холодный воздух, заявил: — Теперь нормально! Так что ему надо?
И я рассказала ему о ящиках с ценностями. Наумов преобразился мгновенно, в глазах появился азарт, и он, впившись в меня глазами, переспросил:
— Восемь ящиков? Это сколько же будет? — В ответ я только развела руками, а он, покусывая губы, начал описывать вокруг меня круги — видимо, что-то прикидывал и подсчитывал в уме, а потом, согнув в локте правую руку, сделал хорошо известный жест и решительно заявил: — Вот им завод! — и расхохотался. Немного успокоившись, он спросил меня, опять переходя на «ты»: — Кто еще об этом знает, кроме нас с тобой?
— Человек, от которого я это услышала, но он не в курсе происходящего и для него это просто забавный эпизод баратовской истории,— Котлова, разумеется, следовало вывести из-под удара, чтобы у Наумова не появилось искушения заставить того замолчать навсегда,— и, естественно, Матвеев. Но ему это совсем не интересно и он разрешил рассказать все тебе. Неужели ты думаешь, что я приехала бы сюда и разговаривала с тобой без его ведома? — зная подлую натуру Гадюки, эта подстраховка была отнюдь не лишней.
— Матвей в это точно не будет вмешиваться? — уставившись мне в глаза, переспросил Наумов, зная, что гораздо безопаснее стоять на пути у мчащегося на полной скорости тепловоза, чем у Матвея — там-то есть хоть какой-то шанс уцелеть, в сторону отскочив, а здесь — даже тысячной доли процента на спасение нет.
— Точно! — ответила я ему с самым честным видом.
— Верю! — немного подумав, сказал Наумов и спросил: — Сколько я тебе за эту новость должен?
— Прости ссуды Солдатову с Чаровым и мы в расчете,— предложила я.
— Облагодетельствовать их решила? — издевательски спросил он, а потом сказал: — Ладно! Черт с ними! Все равно эти деньги погоды не сделают. Для меня! — ухмыльнувшись, уточнил он.— А уж в свете того, что, оказывается, на заводе спрятано, тем более!
— Ну, что ж, Николай! Это твое решение! Ты мальчик большой, все знаешь, все понимаешь...
— Это ты о киллере, что ли? — спросил он и я кивнула.— Риск, конечно, есть, но и дело, согласись, того стоит. И потом, я тоже не первый день замужем. Поставлю всех под ружье, займу круговую оборону и ко мне даже муха не подлетит.
— Мое дело предупредить,— сказала я, а сама подумала: «Муха-то, может, и не подлетит, а вот «Осы»?».— Но учти: меня здесь не было, я тебе ничего не говорила и ни о каких ценностях я ничего не знаю. У меня своя работа, свои дела и проблемы, и чужих мне не надо. Понял?
— Понял, не дурак! — негромко сказал Наумов, думая уже о чем-то своем, и я, бросив ему на
