откровенности с вами. Пандавам и так все известно. Так что нет смысла отягощать свою кар му, добиваясь вашего молчания насилием. Но ска жи мне, любимица небожителей, неужели мы все обречены? Я сам не верю, что эту войну можно вы играть. Став царем, я понял, что наш мир держит ся не на мече властелина и даже не на плуге паха ря, а на том, что и у властелина, и у пахаря есть дхарма — долг и обязанности, которых они при держиваются. Теперь же брахманы взялись за мечи. Земледельцы все чаще превращаются в воинов, а кшатрии, не зная, кого защищать, каким царям хра нить верность, становятся уже не защитниками, а просто убийцами. И теперь они будут убивать про сто по привычке, все глубже погружаясь в трясину взаимной ненависти, кровной мести. Оставшиеся в живых уже будут чувствовать себя частью еди ного организма. Распадутся связи и обязательства людей, потеряют смысл слова о чести и долге. По шатнется вера, и рухнут стены нашего общего че ловеческого дома. Останутся лишь обломки да пыль. Люди вернутся во тьму и невежество. Некогда могучий совместный хор превратится в случайные вопли раскаяния. Потом и они развеются в вели ком молчании Калиюги. Так видится мне будущее нашего мира. Поэтому я потерял веру в богов, — сказал Карна, — у меня остались лишь мои руки, мой лук да стезя долга, по которой я буду следо вать до смерти.
— Лишь в заблуждении люди твердят о смер ти, — тихо сказала Лата, — сколько бы нам ни при шлось рождаться на этой земле, зерно прозревше го духа не гибнет. Как пчела, собрав с цветка не ктар, улетает, оставляя цветок земле, так и наша душа собираете каждого воплощения драгоценный нектар постижения сущности мира. Тело рассып лется прахом, но духовный опыт пребудет в зерне твоего духа до тех пор, пока не прорастут зерна, достигшие зрелости, навстречу сияющему ярче ты сячи солнц Негасимому Сердцу Вселенной.
Карна презрительно передернул плечами и указал рукой на дверь, ведущую в тронный зал.
Вы видели моих придворных? Мне ведомы их мысли, замутненные злобой и завистью. Они подобны пожухлой степной траве, колеблемой ветром. Им все равно, перед кем преклонить голову, под чьи стопы лечь. Какой нектар может собрать пчела с обугленных головешек? Как мне оживить незрячие сердца подданных, привыкших ко тьме вражды и недоверия?
Ничего не соберет пчела, не взойдут зерна их духа, — непреклонно сказала Лата, — ибо в этом воплощении уже вырваны ростки их восхождения к небесам.
Она вдруг прикрыла глаза, будто рассматривая что-то, явленное только ей одной, и заговорила каким-то чужим напряженным голосом, каким пророчествуют храмовые жрицы, погрузившись в состояние глубокого сосредоточения.
— Цепь не прервется, пока жив последний дваждырожденный. Не потухнет огонь брахмы. В вихрях тонких сил, окружающих землю, на Выс ших полях будут храниться вдохновенные откры тия и опыт, ожидая, когда на земле, в море прихо дящих и уходящих поколений, вновь засияют ис кры прозревших сердец. Они примут наши дары и почтут нашу память.
Лата –тяжело вздохнула и открыла глаза с расширившимися зрачками. Силы оставили ее. Взгляд Карны смягчился состраданием и заботой.
— Спасибо тебе, апсара. Я от всей души желаю тебе и твоему другу выжить в грядущей войне. Может быть, вам — таким беззащитным и неискушенным в жестокостях жизни, — предстоит донести весть, когда мудрость и сила патриархов уйдут кровью в песок.
Карна встал и сделал повелительный жест следовать за ним, мы поднялись с циновок. Через боковую дверь царь прошел в коридор и повел нас к выходу из дворца. Свежий ночной воздух овеял наши разгоряченные разговором лица. На внешней колоннаде перед Карной встали стражи с факелами в руках. Он негромко отдал какие-то приказания их командиру. Мы с Датой стояли поодаль, с волнением ожидая, куда повлечет нас воля царя Анги. Скоро появилась легкая колесница, запряженная пятеркой коней. Вокруг нее защитным веером выстроилась охрана с факелами. Убедившись, что все сделано, как он приказывал, Карна повернулся к нам.
— Тот, кто отдает врагу нуждающегося в за щите, тот не находит помощи, когда ищет ее. Так гласят Сокровенные сказания. Я чту их закон. Ко лесница довезет вас до границ моего царства. Дальше вы будете предоставлены собственной карме. Искренне желал бы дать вам приют на несколько дней. Но что, если Дурьодхана сочтет более разумным заточить в темницу двух предан ных слуг Пандавов? Что, если кто- нибудь из моих ретивых сановников решит, что моя доброта чрез мерна, и, в соответствии со своим представлени ем о долге, пошлет за вами убийц? Я не рискую даже дать вам охрану, потому что каждый из моих телохранителей может в конечном счете ослушать ся моего приказания. Так пошатнулось понятие о долге. Я же не верю, что вы представляете угрозу для моего властелина. По крайней мере, вы не при несете вреда больше, чем его глупые и честолю бивые советники.
Я молчал, не веря своим ушам. В чадящем свете факелов под звездным небом Карна предстал предо мной человеком уходящей расы, сохранившим частицу божественного огня. Он был полон невидимого света, питавшего его волю и мужество, но обреченным на медленное, мучительное затухание в окружающем его трусливом, тупом, угодливом болоте. От всей души я пожелал ему доблестной смерти в бою. Он был достоин этой участи, и именно такого исхода жаждала его живая, терзаемая многими скорбями, душа.
Властелин почувствовал эти мысли и покровительственным жестом положил на мое плечо могучую руку в боевых браслетах.
— Береги Дату. Не дай собакам выпить жерт венной сомы, не дай угаснуть лунному свету в этом лице. На пределе сил, на пределе отчаяния пламя подвига горит ярче.
Мы с Датой почтили нашего нового друга-врага глубоким поклоном и взошли на колесницу. Ею управлял один из самых надежных воинов Карны. Низкорослый сута, повинуясь знаку командира, молча хлестнул лошадей, и наша повозка с грохотом устремилась к воротам цитадели. Куда мы ни бросали взгляд, везде сквозь темноту сияли огни походных костров и проступали контуры островерхих шатров военачальников. На равнине в сгустившемся сумраке я ощущал внутренним взором тучеподобные громады боевых слонов и табуны лошадей. Армия готовилась к походу. Сколько таких армий собиралось сейчас по всей земле? Смогут ли земляные валы Кампильи, луки да песни дваж-дырожденных удержать воинство Хастинапура? На что могут рассчитывать Пандавы? Калиюга начиналась. Ее приметы были не в смутных пророчествах древности, а в мерном топоте конницы, в бесноватых криках лесных племен и тихом шепоте коварных советников у высоких тронов. И наше посольство в Хастинапур, и поход в горы за оружием небожителей были тщетными попытками противостоять потоку кармы этой земли. Ничто не могло помочь Пандавам. У Юдхиштхи-ры не хватило времени, чтобы изменить соотношение сил, собрать союзников. Но, может, мы с .Датой еще могли спастись, сойдя с пути марширующих армий?
Наша колесница неслась по невидимой в темноте дороге, подпрыгивая на ухабах. Ветер бил в лицо. Гремели колеса, да посвистывал бич возницы. Я нагнулся к Дате и, стараясь перекричать шум,спросил:
— А что, если Арджуна погиб в горах? Лата подняла на меня всепонимающие глаза:
— В своих снах я видела всадников, несущихся по долине. Белые плащи поверх доспехов делали их похожими на всполохи света в сгущающихся сумерках. Я почувствовала радость и облегчение, поняв, что Арджуна спасся. Борьба еще не окончена. Пандавы ждут нас.
На мгновение она приникла ко мне, и я, держась одной рукой за борт колесницы, обнял ее другой за плечи и вдохнул запах ее волос, впитавших свежесть сосновых лесов и горных вершин.
Змеится дорога, плещет под ноги коней пыльными волнами. Но не бег коня, а карма и боги открывают путь. И если не суждено тебе достичь родного дома, то и прямая дорога встанет глухой стеной, закружит, завьет окольные пути, стянет путами усталости ноги, забьет горло пылью и ляжешь ты без сил на обочине.
Страшны дороги под палящим солнцем.
Как и обещал Карна, колесница довезла нас до границ Магадхи.
Молчаливый возница протянул нам узелок с лепешками, легко развернул колесницу и умчался на восток, оставляя за собой длинное облако желтой пыли, а мы с Латой вновь двинулись по дороге на запад. Усталость последних дней начала вновь сказываться на нас. Путешествие на колеснице тоже нельзя считать отдыхом, так что наш путь по дорогам Магадхи был медленным и утомительным. Лата с трудом переставляла ноги и во время пути все чаще опиралась на мою руку. К вечеру мы остановились на ночлег в придорожных зарослях. Я уложил ее на подстилку из травы и принялся развязывать узелок с лепешками, но
