Лата положила горячую руку на мое плечо.
Муни, прости, я так обессилела, что мне даже не хочется есть. Я сейчас посплю, и завтра мне станет лучше. Тогда мы пойдем дальше. Я такая слабая…
О чем ты говоришь, Латд. Ты оказалась сильнее самого Карны.
Я черпала силы в твоей решимости, — зашептала Лата, — в тот момент, когда ты был готов броситься на Карну, чтобы спасти меня, я поняла — ничто в трех мирах не может испугать тебя.
Может, — тихо ответил я, — в темные времена люди могут сохранять сокровища, только сокрытые в них самих. А мое сокровище у всех на виду. Его так легко отнять у меня.
Лата раздвинула в слабой улыбке запекшиеся губы:
— Глупый, безрассудный кшатрий. Твое сокро вище уже никто и никогда у тебя не отнимет… — и добавила, уже закрыв глаза и засыпая. — Завтра ты прожжешь дорогу в Кампилью своей огненной волей.
Я опустился рядом с ней на подстилку из колючей душистой травы и долго лежал без сна, слушая стук собственного сердца.
Утреннее пробуждение принесло мне мало утешительного. Лата металась в бреду — горячая, как угли угасающего костра. Я не знал науки врачевания. Неоткуда было ждать помощи. Мысленно вознося молитвы богам, я поднял Лату на руки и пошел по дороге в надежде, что поблизости окажется какая-нибудь деревня. Я шел дальше на запад. Я считал удары пульса и следил за дыханием, стараясь не думать о том неизбежном рубеже, когда дорога и встающее солнце выжгут последний остаток сил в моем теле. Горячий пот заливал лицо, щипал глаза, временами лишая меня возможности видеть даже утоптанную красную глину дороги с пучками колючей травы по обочинам.
Лата была без сознания. Ее откинувшаяся голова беспомощно моталась на стебле оголенной шеи. Временами мне казалось, что родник ее дыхания иссякает, и тогда ужас волной поднимался в моем сердце. Но я до боли сжимал зубы и шел вперед, сосредоточившись на одной мысли — дойти. И вновь судьба показала мне, как мало в нашей жизни что-либо зависит от собственных сил и воли. Из придорожных кустов прямо передо мной неторопливо вылезли несколько человек, вооруженных копьями с бронзовыми наконечниками. На их одежде не было ничего, что могло бы помочь мне определить их принадлежность. С равным успехом это могли быть и разбойники, и шпионы Дурьодханы, стражники царя Магадхи или простые крестьяне, стерегущие границы своей общины. Впрочем, последнее предположение я сразу отбросил, видя с каким свирепым нетерпением эти люди выставили копья и направились ко мне.
Несмотря на умение обуздывать свои чувства, я чуть не зарыдал от бессмысленности всего происходящего. Попытаться скрыться с Латой на руках нечего было и думать. Разговаривать со мной эти люди явно не собирались. Кто бы они ни были, живым я им был не нужен. Сил для сопротивления у меня почти не осталось. А что можно сделать мечом в дрожащей от усталости руке против пяти длинных копий? Значит, все мои страдания, все усилия были напрасны. Лучше бы Лата осталась во дворце Карны. Прихоть богов подарила мне Лату и теперь безжалостно отбирала ее вместе с жизнью.
Все эти мысли мгновенно пронеслись в моей голове, а потом я вновь овладел собой, опустил Лату прямо на дорогу и с шелестом вытянул голубое лезвие меча из ножен. Губы шептали мантры, пробуждающие силу для боя:
Из светлого пространства солнца Призываю на помощь Митру, Принявшего прекрасный облик, Обладающего чистой силой действия, Приходящего на зов, чтобы помочь…
Мерно дыша, я пытался изгнать из своего разума мысли о смерти, чтобы полагаться только на чистую силу действия. Навыки, полученные от Крипы, взяли власть над телом. Внутреннее существо пробуждалось к действию.
'…Великой силой духа ты нарасти свою мощь'.
Черные тени приближались. Я охватывал их движения рассеянным зрением, стараясь не сосредотачиваться ни на одной детали. Воздух стал упруг и тягуч, как соленая волна. Блеснув на солнце, ко мне прянул наконечник копья. Прежде, чем разум осознал движение, тело откинулось в сторону, словно отброшенное воздушным потоком.
'…Острым пламенем чистой мысли, силой виденья озари мой путь'.
Огненную дугу прочертил мой меч, рассекая древко копья. Еще два сияющих жала устремились вперед, искажая орнамент мира. Но они были слишком неуклюжи и медлительны. Теперь я боялся быть убитым не больше, чем рыба — утонуть. Телу не требовалось усилий, чтобы струиться меж тщетных ударов, уклоняться, разить, отдыхать. Я был вне тела и не мешал ему. Поток сияющей силы, рокоча и сияя, возносил мое сознание к недостижимым ранее высотам.
'…Крепкий на месте крепкого камня, кто достиг потока вселенского закона! Кто, струясь вперед, распространяет свет!'
Священной мантре вторили горячие удары крови, заглушая все звуки внешнего мира. Враги по- прежнему были немыми черными кляксами. А потом новый поток прорвался сквозь пелену моей сосредоточенности. Звук конских копыт, крики, звон оружия. Что-то происходило за пределами круга схватки. Вдруг один из нападавших рухнул на землю, открыв моему взору всадников в блестящих доспехах Панчалы. В голубом небе трепетало знамя Накулы с золотой пчелой. Тени врагов исчезли. Я вновь ощутил границы своего тела, полного усталостью и болью. Повернувшись на дрожащих ногах к Дате, я с блаженным чувством безразличия ко всему рухнул лицом в горячую пыль дороги.
Я открыл глаза с ощущением, что все наши злоключения на равнине Ганги было плодом больного воображения. Надо мной склонялись лица Митры и Накулы, а вокруг звучали радостные голоса пан- чалийцев. Впрочем, разглядев неподвижные тела на дороге, я понял, что схватка все-таки была, как и дивное чувство освобождения от страха.
Что с Латой? — спросил я Митру.
Ей уже лучше, — ответил мой друг, — впрочем, телесных повреждений у нее меньше, чем у тебя.
Тогда я почувствовал боль от ссадин на коленях и подбородке. На бедре зудела рана, оставленная копьем. Но ее уже обработали лекарственными травами, и особых тревог она мне не доставляла.
Накула сочувственно смотрел мне в глаза.
Удержаться в седле сможешь? — спросил он вместо приветствия. Я кивнул. — Тогда на коней и галопом отсюда! Мне дали запасного коня, а Лату Накула поднял на седло впереди себя. Мы двинулись в путь.
Поистине, боги вовремя послали вас на эту дорогу, — сказал я Митре, стараясь не прикусить язык от тряской рыси боевого коня.
— Боги? — мой друг устало покачал головой. — Для сотворения этого чуда я принес в жертву все силы своего тела и огонь сердца.
Что ж, его облик свидетельствовал в пользу этих слов. Щеки Митры ввалились, обозначив жеские скулы, а упрямо сжатые губы больше не могли служить пристанищем легкомысленной улыбки. Лишь глаза поблескивали остро, насмешливо, словно говоря: 'Там внутри я тот же, что и раньше'.
— Я глубоко признателен тебе…—начал я, еще не ощутив состояния друга, и, потому, не зная какой тон выбрать.
Митра скривился и прервал с нарочитой резкостью:
— Все равно апсару надо было спасать любой ценой. И речь шла не столько о ее бренном теле, сколько о послании Высоких полей, которое она могла хранить в своем сердце. Ты очень предус мотрительно увязался за ней, а то еще не извест но, стали бы мы тратить усилия на одинокого во ина, который, впрочем, и сам мог добрести куда следует… Я так думаю, что все нападение и было предпринято для того, чтобы похитить Лату. На совете цари решили спасать вас, не тратя время на возвращение в Кампилью. Арджуна приказал разжечь три огромных костра на просторной по ляне. Потом он, Накула и — представляешь честь — я скинули военные доспехи и облачились в ле опардовые шкуры. Мы сели меж пылающих кост ров, нагнетая сердцами брахму. Арджуна с Наку– лой сами стали подобны бурно-пламенным огням. Я чувствовал, как их сила каскадами нисходит в мое сердце, вырываясь оттуда тонким, как нить веретена, лучом зова. Мы искали тебя. Тогда я впервые воспринял мир как бесконечную паучью сеть. Нити-лучи проходят сквозь все живые суще ства, соединяя нас, как вода океана соединяет всех в нем
