наперерез колеснице. Боевая повозка Шальи была опрокинута ударом могучих бивней. Но царь мадров, искушенный в боях, успел выпрыгнуть из нее невредимым, а стрелы его телохранителей, посланные с других колесниц, пробили легкие доспехи Уттары, и он рухнул на землю. Раненый слон, гневно трубя застыл над телом своего повелителя. Атака колесниц захлебнулась, а на помощь к Абхиманью пробился Бхи- масена, заставивший племянника прекратить неравный поединок с патриархом. Так Уттара вернул долг Арджуне, отдав свою жизнь за жизнь его сына.
Всего этого мы, стоявшие в пеших рядах, конечно, не видели. Мы сражались, словно занимались изнурительной и монотонной работой. Что бы ни происходило вокруг меня, какие бы возгласы победы или отчаяния ни раздавались на флангах, я держал свои чувства в узде, заботясь лишь о том, чтобы не дрожала рука, заносящая меч, и не затекло плечо, закрытое щитом. В это время ненависти к врагам во мне было не больше, чем у лесоруба, колющего дрова. Пока дух пребывал в покое, была надежда выжить.
Ночной мрак положил конец битве. Под доспехами я чувствовал свое мягкое, мокрое от пота, изнуренное, но зато живое тело. Тьма несла прохладу и безопасность. С тех пор я люблю ночь.
Ни цветочных гирлянд, ни блестящих браслетов не было видно на воинах, выходящих из битвы. С ужасом я увидел одного из панчалийских командиров, стоящего на коленях среди изрубленных тел. Его отряд не выдержал конной атаки три-гартов и был истреблен на месте. Разум несчастного помутился, и он пытался разговаривать с теми, кто уже начал новый круг перерождений.
Даже среди моих южан царили уныние и подавленность, а ведь в большинстве своем это были люди, способные прирезать человека из чистого удальства.
Посмотри на пламя конца юги, — хрипло сказал Кумар, показывая в сторону поля битвы. Я нехотя оглянулся и увидел жуткое, прозрачное белое пламя, которое незримо для обычных глаз поднималось к небу. Оно не разгоняло сумрак, а колебалось отдельно от него, ничего не освещая и не опаляя.
Это брахма покидает остывающие головешки тел дваждырожденных. На сегодня жертвенный костер Курукшетры погас, — тихо сказал Кумар. Где-то в стороне раздался гневный голос Митры:
Где ты бросил оружие? Ты что думаешь, битва закончилась навсегда? Деревенщины, себя погубите и нас заодно…
Последовавшая за этим брань, как ни странно, развеяла тягучий мрак отчаяния, холодивший мое сердце. Я поспешил на голос Митры, чуть ли не обрадованный возможности действовать, а не думать. Мой друг стоял среди воинов, возвращавшихся в лагерь. Перед ним понуро застыл Мурти, все еще державший на спине что-то похожее на мешок.
Ну вот, посмотри, Муни, на этого безумца, — обратился Митра ко мне, — он бросил щит и копье.
Но я же иначе не мог его нести, — едва слышно ответил Мурти. Я изумленно пытался рассмотреть его ношу. Это оказалось тело одного из наших воинов. Даже не пытаясь воплотиться в этого человека, я ощутил холод смерти. Ему уже ничего не могло помочь.
Но надо же выносить своих… — тихо сказал Мурти, — может, он еще живой,
Их там сотни остались! — закричал Митра, тыча пальцем куда-то в темноту, — если мы займемся похоронами, на завтра не останется сил держать оружие. Жизнь кшатрия лишена смысла без оружия. Будь ты в другом отряде, тебя бы просто зарубили как преступника. Ладно, — продолжал Митра чуть смягчившись, — оставь убитого здесь и ступай отыщи себе щит и копье.
Мурти молча опустил тело и поспешил обратно на поле, а мы с Митрой, окруженные другими воинами, устало побрели в лагерь.
— Хороший парень, хоть и деревенщина, — тихо сказал Митра, — надо было его проучить, иначе не выживет. С ношей добрых традиций тяжело махать копьем. А вон другие, смотри, перепуганы, истощены, но упорно тащат дорогое оружие и одежды. С трупов сорвали. Не боятся гнева богов…
Митра громко плюнул на пыльную землю и замолчал. Мы из последних сил добрели до походного шатра, чтобы, опустившись в пахучее тепло подстилки из сухой травы, обрести сон, как милость забвения.
Наутро мои южане смеялись, шутили и наперебой похвалялись подвигами, уверясь друг в друге за день битвы куда больше, чем за месяц маневров, разговоров и клятв. Так убедился я в истинности изречения, что по-настоящему страшно только в первом бою. Пережившие его воины обретают твердость духа и способность распоряжаться собственной жизнью. По крайней мере, им так начинает казаться.
Курукшетра. Магадхи
Наступил новый день. Вновь над войсками, подобно радуге, поднялись соцветия знамен. В центре армии Кауравов реял на ветру стяг с пальмой и пятью звездами. Это неодолимый в бою Бхиш-ма выстраивал свои войска в соответствии с древней наукой. Страшная игла, острием которой стало колесничее войско Хастинапура, нацелилась прямо в центр нашей армии.
— Мы слабее, — сказал Юдхиштхира, — ата ковать всеми силами — безумие.
Поэтому для охраны лагеря останется Бхима-сена с целой акшаукини. Близнецы, Друпада, Вирата и Сатьяки встанут в центре. Их акшаукини должны сломать острие иглы — остановить колесничее войско Хастинапура. На правом фланге встанут крестьяне Магадхи, только что подошедшие с царем Джаятсеной.
Их много, но они не умеют сражаться… — начал возражать Арджуна. Юдхиштхира успокоительно поднял руку:
Это ловушка, майя, которая заставит врага обнаружить свои намерения. Мы же пока будем стойко обороняться и атаковать слабые места. Ты поведешь колесницы, чтобы короткими налетами, словно укусами, подтачивать ствол великой пальмы, имя которой Бхишма.
И битва началась. На правом фланге нашим рядам угрожали племена калингов и нишадов.
В их войске было много слонов, которые несли башни со стрелками. Вел калингов царь Шру-таюс вместе со своим сыном. Туда же Бхишма направил кшатрийское войско Магадхи, а следом за ними, почти размытые расстоянием, у самой кромки поля кружились как в водовороте, проминая коней, конные лавы тригартов. Против них Юдхиштхира и поставил акшаукини ополченцев, пришедших из Магадхи: 'Крестьяне ненавидят своих кшатриев так же сильно, как их царь — своего брата Джаласандху'.
Я впервые смог увидеть всю картину сражения, потому что стоял на вершине холма рядом с походным шатром Юдхиштхиры. Тут же был Бхи-масена в окружении других командиров, не принимающий участия в сражении. Не только участвовать, но даже смотреть на битву второго дня было тяжело. Войска сходились, обмениваясь тучами стрел, камнями из пращей и дротиками. Затем кшатрии сошлись врукопашную. Панчалы насмерть резались с хастинапурцами, матсьи и яда-вы увязли в плотных рядах бахликов и саувиров. Пешие воины как скошенная трава ложились под колесницу Арджуны, но не давали ей ходу.
Тем временем с удручающей очевидностью стала заметна беда, нависшая над правым флангом. Огромные слоны, объезженные искусными погонщиками, подобно черным утесам, распахивали густые ряды пехоты. По бокам слонов шли 'охранители стоп' — пехотинцы, защищающие нежные ноги животных от секир крестьян Магадхи. Плохо обученные боевому искусству вайшьи-земледельцы начали отступать перед воинственными калингами и нишадами.На холме ветер развевал гордые знамена Пан-давов. В молчании сидели вокруг Юдхиштхиры боевые командиры второй линии войск, не участвующих в битве. Спина Царя справедливости была обращена к сражающимся. Сидя в позе сосредоточения, он наблюдал за мельтешением муравьиной кучи, внешне безучастный к шуму битвы.
Бхимасена, хрипло дыша, подбежал к старшему брату.
— Нельзя больше ждать! — закричал. — Надо вводить свежие акшаукини.
Он хотел сказать что-то еще, но в недоумении остановился, видя, что Юдхиштхира созерцает движение муравьев.
Что толку бросать людей в пламя битвы, если не создан поток? — тихо произнес Сын Дхармы. Он поднял глаза на брата и указал на траву. — Видел ли ты, как армия муравьев движется к цели? Словно единый сгусток силы подчиняется неведомому разуму. В общей массе они не ведают страха, идут в огонь, обходят препятствия или разом атакуют. Что рождает волю? Что приносит силы? Пока Арджуна истребляет
