Курукшетре с расширенными от ужаса глазами в пыли и кровавом поту. Прошлое сражается за то, чтобы будущее состоялось. Это — ступень постижения мира. А страдания и трудности — лишь необходимый способ обретения опыта. Может, благодаря им и прибывают силы в зерно духа, не позволяя ему кануть втуне, сгнить, раствориться в могиле забвения.
При этой мысли я радостно хлопнул в ладоши и воскликнул: 'Свасти!' Так делают брахманы, получившие знак, что их жертва угодна богам. Я прозрел, избавившись от скорби по деяниям, казавшимся бесплодными и жестокими. Если бы Бхишма, Дрона и Крипа оказались сейчас рядом со мной, то они могли бы приветствовать собрата, вступившего в третий ашрам. Только приветствовать, ибо никто во всем мире не мог теперь ни остановить, ни ускорить моего восхождения. Я обрел свободу и желание продолжать путь, не зависящий больше от ашрамов, обрядов, воплощенных Учителей и даже самой смерти. Только так я смогу постичь тайну прорастания зерна духа — единственную сокровенную истину человеческой жизни.
Надо только уметь ждать, ибо всему свой срок. И пришла весна.
Однажды утром я вышел из хижины, чтобы встретить зарю. И увидел в чистоте цвета и кипении форм снежно-белый клубящийся, как облако, озаренное солнцем, жасминовый куст. Казалось, вся майя мира сгустилась предо мной в магический знак, яркий и неоспоримый, как память юности. Почему я заметил его только сегодня? Почему только сейчас моего слуха достигло тягучее гудение пчел, опьяненных сладкой амритой? Я стоял, наполненный восторгом, чувствуя, как медленно, почти неощутимо, падают на алтарь сердца золотые капли мгновений.
Из состояния радостного остолбенения меня вывел короткий, неуверенный смех. Рядом с белым кустом лежал сухой ствол дерева, поваленного еще в сезон дождей. На скрещении черных ветвей я увидел женщину, сидящую в непринужденной позе небесной танцовщицы. Она слегка откинулась, расправив плечи и свесив стройные ноги к самой траве, словно готовая к бегу, танцу, полету. Я так давно не видел женщин, что фигура на том конце поляны показалась мне сотканной, подобно Тилоттаме, из осколков драгоценных камней. Образы Нанди, Прийи, Латы, как тени облаков, прошли по моему сердцу. Не знаю почему, но именно Лату я меньше всего надеялся увидеть рядом со своей хижиной. Кармическое кольцо вернуло мою жизнь к ее началу. Для юноши, некогда жившего в этой хижине, апсара была отдаленным будущим.
Я стоял и смотрел, боясь подойти. Слишком уж много в Сокровенных сказаниях было рассказов о подвижниках, попавших в плен иллюзии, сотканной ракшасами.
Женщина, как видно, поняла мои колебания и легко спрыгнула с черного ствола на изумрудный ковер травы. С грациозной непринужденностью она поправила светлую ткань, обтекавшую ее бедра и плечи, и двинулась ко мне. Лунный блик в трепетной тени леса. Запах жасмина, звездное сияние в глазах, чуть похудевшее, заострившееся лицо… Это была Лата.
Как ты сюда попала? — спросил я, что на самом деле надо было понимать: 'ты не порождение майи?'
Не бойся. Ты видишь телесное воплощение своей жены, — сказала Лата, и я почувствовал, каких трудов ей стоила эта попытка пошутить. — Я не разучилась путешествовать с тех пор, как мы пересекли с тобой долину Ганги.
Удивительно, что, несмотря на долгий путь, ее лицо оставалось чистым и безмятежным, а дыхание — спокойным и благоухающим. В таких обликах являлись простым смертным небожители.
— Но как ты узнала, где я?
В Хастинапуре по-прежнему знают немало.
Брахма вернулась?
В мире много других способов получить известие. Митра сообщил нам, — потом, помолчав, добавила. — Мы были поглощены делами империи. Потом я пустилась в путь. Но тебя действительно нелегко отыскать в этих лесах.
Лата говорила нарочито безразличным тоном, но не было покоя в ее душе. Под гладкой кожей округлой шеи билась, пульсировала синяя жилка.
Странным узором ведет тебя карма, — сказала Лата, удивленно оглядывая хижину.
Пусть будет вечно неведом мой путь, — ответил я, так как надо же было что-то ответить. Время для настоящих разговоров еще не пришло.
По обычаю отшельников я поднес ей кокосовую скорлупу с ключевой водой и лесные фрукты. Мы сели в тени хижины, ведя неспешную, осторожную беседу.
Как течет жизнь в Хастинапуре? — осведомился я. — По-прежнему ли Юдхиштхира и его братья восседают на высоких тронах?
Я рада, что эти имена еще что-то значат для тебя, — отозвалась Лата. — Ты только уехал, а войска Пандавов вошли в город. Их было так мало, что любое празднование казалось святотатством. Юдхиштхира сразу приказал устроить пышные похороны всех павших в битве. Слуги и горожане помогали нам готовить погребальные костры на Курукшетре. Юдхиштхира сказал, что отрекается от царства и уходит в леса для покаяния. Но Бхи-масена с Арджуной воспротивились. 'Достойно ли теперь обращаться к бездействию? Если бы отречение имело смысл, то неподвижные горы и деревья были бы первыми во всем', — сказали они. И патриарх Вьяса убеждал Юдхиштхиру: 'Не отрекайся от царства. Никакое покаяние не облегчит твоей кармы. Все, что тебе осталось — это пытаться прожить как можно дольше, чтобы благими делами искупить содеянное'.
Так Юдхиштхира одел диадему царей Хасти-напура. В тот же день нас покинул Кришна. Он вернулся в Двараку вместе с Субхадрой, оплакивающей Абхиманью. Но перед этим царь ядавов предсказал, что сын Абхиманью и Уттаары будет править страной, когда придет его срок. Кришна непостижим. Даже Арджуна оказывал ему почести, как живому воплощению бога. А ведь до битвы они были просто друзьями. Так или иначе, Кришна покинул нас, и что-то говорит мне, что навсегда. Вслед за Дхритараштрой и его супругой ушли в лесную хижину его брат Видура и Кун-ти. Я часто думаю, что если бы Кунти открыла тайну рождения Карны Юдхиштхире, то битва могла не состояться. Юдхиштхира уступил бы трон старшему брату.
Какой смысл гадать, — вздохнул я. — Дурьодхана все равно бы не смирился. Битва была неизбежна так же, как беды, которые еще ждут царство Хастинапура.
О да, — с горечью сказала Лата, — в этом мы убедились в последующие годы. Юдхиштхира пытался утвердить закон дхармы на всех подвластных землях. Думаю, он имел планы вновь устремить сердца лучших к Высоким полям. Но потери нашего братства оказались невосполнимыми. Тысячи внешних обстоятельств постоянно размывали тонкие нити связи: кшатрии ждали наград, мелкие раджи утаивали дань. Я была в свите Юдхиштхиры и восхищалась тем упорством, с каким он пытался утвердить новый порядок. Сын Дхармы не уставал наставлять и вразумлять тех, от кого зависели покой и благоденствие всей страны. Ему внимали с почтением, молились как на бога. Враги трепетали перед его братьями. Но кроме горстки дваждырожденных, никто не был в силах вместить мечту властелина Хастинапура. Применять силу Пандавы не хотели. Даже неистовый Бхимасена не мог поднять руку на тех, кто ничтожен и неспособен к сопротивлению. Арджуна почти не покидал своих покоев. Смерть Абхиманью и убийство Карны тяжелым бременем легли на его сердце. Накула и Сахадева неизменно выполняли все приказы старшего брата, но их тяготило безнадежное величие его замыслов. Только тогда я по-настоящему поняла, о каком искуплении говорил Вьяса, убеждая Юдхнштхиру принять трон Хастинапура.
Потом царь собрал всех дваждырожденных, что оставались подле него, и снял оковы долга. Поэтому я здесь.
Лата замолчала и опустила голову. Апсары не плачут. Доспехи их духа неодолимы для тоски и отчаяния. Впрочем, в чем можно быть уверенным, лишившись способности читать мысли любимого человека, сидящего на расстоянии вытянутой руки?
Так я на время вернулся в ашрам домохозяина. Пусть лесная хижина мало походила на дом, подаренный мне в Кампилье, зато не маячил передо мной черный призрак неизбежной войны. Нас окружали не грозные властелины и смиренные слуги, а разноцветные попугаи и любопытные обезьяны. Бремя долга больше не отягощало наши мысли.
Но тягуче-сладостному потоку безвременья пришел конец. Присутствие Латы волей-неволей
