сараям. Все здесь было, как много лет назад. Ветхие дощатые строения, куча бревен. Новым был только гараж — продолговатый железный ящик. Это тенор из сорок второй купил «Москвича».
Юла пришел, и приятели сразу обступили его. Расспрашивали о спортшколе, о тренере. Просили показать приемчики.
Вскоре появился и Витька-Башня. Он еще больше растолстел и теперь стал совсем громадным. Башня стоял чуточку поодаль с небрежно-скучающим лицом, словно он и не слушал разговоры ребят. Будто все это ему вовсе не интересно. Но Башня привык быть в центре компании. И долго стоять на отшибе — нет, это ему не по душе.
— «Приемчики»! — усмехнулся он. — А мы вот простые, скобские. Мы и без приемчиков!
Он вдруг схватил стоящего рядом Яшку-Букашку за нос и потянул на себя. Откинул его голову, и вновь — на себя. Будто насос качал.
Кровь хлестнула Юле в виски. И вмиг, как вспышка, мелькнуло: вот также когда-то ухватил его своими цепкими пальцами Башня. И также мотал вверх-вниз.
— Пусти! — крикнул Юла.
Витька сделал вид, что это — не к нему. И продолжал качать насос!
— Пусти! — повторил Юла. Нет, теперь он не кричал. Сказал спокойно, веско и шагнул к Башне.
— А! — приветливо воскликнул Башня. — Кай Юлий Цезарь! — Будто он только сейчас увидел Юлу. — Гутен таг… Хав ду ю ду? Парле ву франсе?
— Пусти! — повторил Юла.
— А не то?
— А не то? — Юла вплотную подошел к Башне. — Хуже будет…
— Граждане! Переходите улицу только по зеленому сигналу светофора, — сказал Башня. — И лишь в специально обозначенных местах…
Юла взял его за руку повыше кисти, крепко стиснул.
— Ах, как грубо! — произнес Башня.
Он подумал-подумал и отпустил Яшку-Букашку. Нос у того был сизо-красный, как почти созревшая слива.
— Так, — сказал Юла. — А теперь извинись.
— Я? — переспросил Башня. — Перед кем? Перед Яшкой? Букашкой?
— Именно. Ты. Перед Яшкой.
Стоящие вокруг мальчишки замерли. Это было неслыханно. Невероятно. Невозможно. Неужели Башня попросит прощения у маленького Яшки?
Лицо у Башни покраснело, потом стало медленно бледнеть.
— А не то? — сказал он.
— А не то? — Юла лишь на миг задумался. Потом вдруг усмехнулся: — А не то я выкрашу тебе голову суриком! Помнишь?… Выкрашу, клянусь! Ну? Проси у Яшки прощенье.
Башня молчал.
— Ну? — грозно сказал Юла. — Повторяй за мной. Я, Витька-Башня…
Башня молчал.
— Ну? Я, Витька-Башня, прошу извинить меня…
— Ладно, — сказал Башня. Он повернулся к Яшке и, кривляясь, произнес. — Прошу, сеньор, извинить меня.
— И больше, — сказал Юла, — я никогда не буду обижать слабых.
— И впредь я никогда не трону букашек-таракашек, — повторил Башня. Он повернулся к Юле.
— Ну, а ты, Цезарь, имей в виду: еще сочтемся.
И Башня быстрым шагом ушел со двора.
Глава III. ХРОНОМЕТРАЖ
сли бы Юлу вдруг разбудили среди ночи и спросили: «Ну, говори, чего тебе больше всего не хватает?», он, не задумываясь, даже не разлепив глаза, выпалил бы: «Времени!».
И в самом деле, времени катастрофически не хватало. Зарядка, школа, уроки, тренировки, прогулки — все впритык, без всяких щелей. А почитать книги тоже охота! А в кино сходить — имеет он право или нет?
Юла часто даже завидовал своим одноклассникам. Хорошо им! Захотел — вышел во двор, посидел с ребятами, потрепался о том, о сем. Хоть час, хоть два. Захотел в кинуху — пожалуйста. Желаешь магнитофон покрутить — ну, и крути на здоровье.
А ты — как в тисках. С утра до ночи. Все у тебя — без передыху. Одно на другое налезает.
Однажды Игнат Васильевич выстроил ребят. Стоят мальчишки в шеренге, у каждого — дневник в руке. Это тренер всегда по тридцатым числам устраивал. Проверочка. Нет ли двоек?
Если схватил двойку — все, на месяц забудь про борцовский зал. Тут Игнат Васильевич беспощаден. Как ни канючь, хоть в три ручья реви — месяц не появляйся.
И вот стоит Юла в шеренге, а настроение кисленькое. Двоек, правда, нет. Но тройки красуются.
Вообще-то Юла учился неплохо. А тут вот не повезло. Англичанка неожиданно вызвала. Трояк. Физик контрольную устроил. Опять трояк. Не мудрено. Накануне были тренировочные схватки. Ну, и не успел повторить формулы.
Раздавая работы, физик сказал Юлию:
— После уроков зайди ко мне, в учительскую.
Юлий пришел. Но в учительской было людно. А Илья Николаевич, видимо, хотел поговорить наедине.
— Пойдем домой. Немного проводишь меня, — предложил он Юле.
И они пошли. Огромный Илья Николаевич был в свободном широком пальто и от этого казался еще огромней.
— Ты усвой, — сказал он. — Я не против борьбы. Вовсе нет. Но и без физики — никак, ты же сам понимаешь…
Юла кивнул.
— Жизнь — очень сложная штука, — продолжал Илья Николаевич. — И с каждым годом она становится все сложней. Как сочетать науку и мускулы? Трудно. Очень трудно. Но одно скажу тебе: быть ученым хлюпиком — плохо. Но быть тупоголовым борцом, ничего не знающим, кроме ковра и тренировки, — тоже не лучше.
И Юле сразу вспомнился Венька. Его рассказ насчет древних мудрецов и гармонии.
И вот сейчас, стоя в шеренге, в борцовском зале, Юла вновь переживал разговор с физиком. Да, гармония! Но как добиться ее?
Шагает Игнат Васильевич вдоль шеренги. Неторопливо так, спокойненько. Дневники проглядывает. Кого похвалит. С кем — пошутит. А кому и скомандует: «Два шага вперед! Покинуть зал». Значит, двойка.
Дошел черед и до Юлы.
— Так, — говорит Игнат Васильевич. — Значит, на тройках ползешь? С бубенцами? Устарелый способ передвижения!
В шеренге прошелестел смешок.
Юла молчит, насупился.
— Ну? — говорит Игнат Васильевич. — Так и будешь? С ямщиком?…
— А что?! — весело воскликнул кто-то. — Гей, ты, тройка удалая, снег летит из под копыт! На тройке, наверно, очень даже неплохо!
Юла по голосу узнает: Рагзай. Ну конечно, чего ему не острить?! У него сплошь пятерки да четверки. А по-английски он шпарит почти как по-русски. Еще бы! С шести лет с настоящей англичанкой
