Но еще больше Гришуку нравится, когда отец рвет цепи. Как-то на улице Юлий подобрал железную цепь.
— Оп-ля!
Рванул — и цепь пополам… Сын аж глаза выпучил от изумления. С тех пор все его знакомые мальчишки волокут цепи откуда только могут. И Юлий рвет их ко всеобщему восторгу.
…Юлий открывает глаза, глядит в иллюминатор, но под крылом самолета по-прежнему белая пустыня, а наверху — прозрачное, светло-зеленое, без единой морщинки небо. Словно летят они над Северным полюсом, а не в знойную Турцию.
Юлий нажимает рукоятку, спинка кресла опускается, и так он полулежит, закрыв глаза.
Теперь он видит Женю. И их комнату. Вот уже четыре года, нет, даже больше — четыре года и три месяца, как они поженились. И живут теперь у Жени.
«Переезжать пришлось не очень далеко!» — усмехается Юлий.
На той же лестнице, лишь этажом ниже.
Женина бабушка зовет его Юлием Петровичем. И часто рассказывает ему о Женином отце.
— Вы, Юлий Петрович, любите балет? — то и дело спрашивает она.
И плачет. Ее сын очень любил балет.
На стене в столовой висит большой портрет. Совсем молодой парень в летчицком шлеме. Лицо окаменевшее, как у многих, когда их фотографируют.
— Вот он какой был, мой Шурик, мой отважный Шурик, — говорит бабушка. — Девятнадцать самолетов сбил…
И плачет. Война кончилась давным-давно, а она все плачет…
А потом Юлий вдруг видит Женю. Она сидит на галерее, в борцовском зале. А! Это первенство Ленинграда! Когда же это было? Шесть, нет, семь лет назад. Да, уже семь лет прошло с тех пор, как Женя впервые тайком заглянула в борцовский зал.
Юлий, полулежа в кресле, не открывая глаз, улыбается.
Женю теперь не узнать. Она полюбила борьбу и так разбирается в ней!.. Наверно, лучше любой женщины в мире.
Юлий вспоминает, как недавно она «научно» доказывала своей матери, что, с точки зрения физиологии, борьба — самый лучший вид спорта. Борьбой достигается наиболее полное, наиболее гармоничное развитие всех мускулов, а также сердца и легких.
Насчет физиологии Женя специалист. Она — аспирантка университета. Пишет диссертацию.
Теперь Юлий, когда хочет подразнить жену, напоминает ей, как ехидничала она, как издевалась над борьбой лет семь — восемь назад. Женя не злится.
— Человеку свойственно ошибаться, — спокойно отвечает она. — Мудрый человек не тот, кто не делает ошибок (таких людей нет!), а тот, кто признает свои ошибки и быстро исправляет их.
После такой солидной фразы она совсем несолидно показывает мужу язык и убегает.
Юлий усмехается: «Да… Ученая жена. За ней только поспевай». Эта мысль давно уже тревожит его. Он чувствует: отстает от Жени. Не успевает столько читать. И вообще…
«Надо поступить в институт. На вечернее или заочное, — думает Юлий. — Да, необходимо в институт…».
Но время?… Как выкроить время на учебу? Целый день — на заводе, вечером — тренировки. И жена, и сынишка. Сутки забиты плотно, никаких щелей. А если еще институт?
«Надо, — строго внушает он себе. — В будущем году поступлю. Обязательно».
И опять проблема: в какой институт? Изучать радиотелевидение? Или — на биологический? В последние годы Юлий — под влиянием жены, наверно, — очень заинтересовался биологией. И к тому же спортсмену весьма невредно знать анатомию, физиологию…
…Юлий, очевидно, задремал.
Разбудил его громкий голос стюардессы. Она стояла в проходе между креслами, возле двери в служебное отделение.
— Самолет идет на посадку, — объявила стюардесса. — Прошу пассажиров застегнуть ремни. Она сказала это по-русски, потом повторила по-английски. И сразу загорелись надписи на стенах: «Не курить! Но смокинг!» [2].
Значит, вот он, Стамбул! Юлий поднял спинку кресла, сел и пристегнулся к креслу ремнями.
Вот теперь чувствовалось, что они летят. Самолет проткнул плотный слой облаков, и внизу показалась земля. Была она зеленая, и черная, и рыжая. Вся разбита на какие-то треугольники, и квадратики, и трапеции. И рассечена тонкими прямыми линиями железных дорог, каналов и шоссе.
А вдали виднелся изогнутый, весь изрезанный берег моря. И там приткнулся к самой воде пестрый, сплошь из маленьких клеточек и кружочков, город.
Стамбул!
В гостинице их уже ждали. Юлию достался номер на двоих, вместе с Петром Хромчаком. Хромчак — «полутяж». [3] Он нравился Юлию своим безмерным добродушием, улыбчивостыо и спокойствием. Казалось, ничто в мире не может нарушить его равновесия. И только на ковре он преображался. Тут у него появлялись и резкость, и стремительность, и злость.
Номер был большой, с ванной. Низкие деревянные кровати такие огромные, — казалось, на каждую может улечься человек пять.
— Привал! — густым басом скомандовал Хромчак.
Поставил чемоданчик на пол, скинул пиджак, брюки и сразу лег.
— Красота! — сказал он.
На окнах были опущены шторы, поэтому в комнате — прохладно и не слишком светло. После уличной духоты и резкого солнца это было очень приятно.
Юлий распаковал чемоданчик, побрился, принял душ.
Тренер дал два часа на отдых и устройство. Спать Юлию не хотелось. Он вынул из пиджака письмо. Стал читать.
Письмо было от Веньки. Юлий получил его в Ленинграде перед самым отлетом, наскоро пробежал, а теперь читал вторично. Венька писал из Ялты. Наконец-то у него, кажется, все в порядке. Врачи даже обещают совсем снять его с учета. Значит, здоров!
«Но напоследок эти деспоты-эскулапы снова загнали меня в санаторий, — писал Венька. — Ну, ничего. Потерплю. Хотя надоели мне все эти санатории — ух, как!».
А в конце письма была приписка:
«Вскоре снова займусь задачами Грюнфельда. Теперь-то я их доконаю».
«Молодец!» — обрадовался Юлий.
Зазвонил телефон.
— В семь — ужин, — сказал тренер. — Спуститесь в ресторан. Потом прогулка по Стамбулу. А Хромчак небось храпит?
— Нет. Спит, но без храпа. Только сладко чмокает иногда.
— Ну, чмокни его. Пусть встает.
Одеваясь к ужину, Юлий с Хромчаком обсуждали завтрашний матч.
Оба они были чемпионами СССР. Оба понимали: матч предстоит трудный. Во-первых, турки сильны. А во-вторых, известно, что турецкие судьи очень любят своих борцов. Настолько сильно любят, что выиграть у турок на их родине почти невозможно. Надо обязательно припечатать противника обеими лопатками к ковру и так держать. Только тут уж судьи вынуждены засчитать победу. А по очкам не выиграешь.
…Прогулка по Стамбулу получилась короткой. На улицах было так тесно и так душно — рубахи сразу прилипли к телу. Да и все равно накануне ответственного матча ничего «не смотрелось». Ни пестрые, яркие костюмы прохожих, ни длинные, стелющиеся низко, у самого асфальта, автомобили, и рядом — смешные ослики с тележками. Все как бы проходило мимо сознания. Все мысли спортсменов невольно перескакивали на завтрашние схватки.
И отдохнуть после перелета и смены климата тоже не мешало. Вскоре вся команда вернулась в отель.
…На следующий день, когда советские борцы прибыли в цирк, они сразу убедились: да, в Турции
