— Да, пожалуй, — сказала Женя. — Вот моя бабушка. Старая и вообще…
Она не пояснила, что «вообще», но Юла кивнул…
— А вот, если б она ушла, — продолжала Женя, — и бросилась в реку… Я бы, наверно, с ума сошла. Да… А у слонов это все-таки красиво. Да?
И Юлька снова кивнул.
Они шли и шли за Квантом, и Женя все говорила и говорила. Обычно Юлька не любил, когда много болтают. Но слушать Женю было интересно. И приятно.
— А еще есть такие рыбы, — сказала она. — Дышат хвостом. Не веришь? Ну правда-правда. Они называются — ильные прыгуны. В иле живут. И дышат хвостом.
— Юлька покачал головой. Да, много удивительного на свете.
И Женя словно подслушала его мысли.
— Много удивительного, — сказала она. — И много обидного. Один ученый подсчитал, что человек за свою жизнь, если полагать, что в среднем живут семьдесят лет, — так вот, за свою жизнь человек проводит двадцать три года во сне. Ну, разве не обидно?! Двадцать три года дрыхнуть. Это же с ума сойти!
Юла засмеялся. Действительно, многовато!
— А шесть лет человек тратит на еду. Подумать только: шесть лет жует. Обжора какой! А говорят — царь природы!
Она так не в шутку сердилась, Юльке было даже забавно наблюдать.
— Я решила: когда вырасту, буду спать поменьше. Сейчас мама не велит. Но если столько спать, ничего стоящего не успеешь сделать. Верно? Вон Эдисон, я читала, всего четыре часа спал. И ничего. Еще как изобретал! И есть тоже надо быстро! Чего тянуть-то? Шесть лет — это ж кошмар!
Так они и гуляли с Квантом. Прошли к Малому проспекту, потом по набережной — к Тучкову мосту, потом, избегая шумных улиц, повернули домой.
Ветер с шорохом гонял по панелям багряные и желтые листья. Такие же листья, уложенные в невысокие стожки, пылали длинной шеренгой вдоль всего бульвара. И от этих разбросанных повсюду листьев чинные ленинградские улицы выглядели не такими строгими, чуточку даже деревенскими.
И пахли тихие улицы сейчас тоже не по-ленинградски: не выхлопными газами, не бензином, не перегретыми автомобильными шинами, а влажной корой оголенных деревьев, стылой водой и прелыми листьями.
Все было хорошо. И только одно портило настроение Юльке: он был ниже Жени. Он старался даже не идти с ней рядом, чтоб это не так бросалось в глаза. И все-таки ему казалось, все прохожие думают: «Вот мальчишка, а дохляк. Девчонка выше его и сильнее».
«А что? Женька, наверно, и впрямь сильнее меня», — подумал Юла. И сразу на душе стало кисло.
— Да, много в жизни обидного, — хмуро подтвердил он.
А тут ветер задул сильней. И Женя, как нарочно, заботливо так говорит:
— Тебе не холодно, Юлий? Застегни куртку-то.
Будто он дошколенок. А она — мамаша.
— Нет, не холодно, — буркнул Юла. — И вообще… Запомни, пожалуйста: не терплю, когда обо мне пекутся.
Глава VII. ВОЛШЕБНЫЙ СОВЕТ
о утрам вставал теперь Юла ни свет ни заря. Мать сперва недоумевала. Что такое? Сама она поднималась в шесть. Поест, приготовит сыну завтрак и убегает на свой «Скороход».
А теперь Юла заявил:
— Ты перед уходом будильник ставь. На полвосьмого.
— Зачем в такую рань?
— Надо…
Ну, потом рассказал матери. И про Григория Денисовича, и про Кванта. И про то, что человек двадцать три года спит.
Теперь утром поест Юла быстро-быстро — и во двор. А Григорий Денисович уже там. Сядет Юла на тумбу, смотрит, как Григорий Денисович «заряжается». Иногда во время «перекура» несколькими фразами перекинутся.
Так, между прочим, выяснилось, что Григорий Денисович преподает в институте. Есть, оказывается, такой предмет «сопромат». Это значит — «сопротивление материалов». И вот Григорий Денисович как раз специалист по этому сопромату. Очень трудный, между прочим, предмет. Студенты даже шутят: «Кто сдал сопромат, может жениться». Значит, он уже почти инженер.
И вот однажды напрыгался досыта Григорий Денисович через скакалку, сел, говорит:
— Ну, как? Заметно?
Юла брови поднял. «Что заметно?».
Григорий Денисович нахмурился:
— Ты эти дамские деликатности брось. Выкладывай прямо, как солдат солдату.
Юла даже обиделся:
— Вы про что, Григорий Денисович?
А тот вдруг почему-то обрадовался, Юлу за плечи обнял:
— Неужели, — говорит, — совсем незаметно? Ну, с ногой моей? С левой ногой…
Тут только Юла вдруг прикрыл глаза и увидел… Отчетливо так увидел… Когда Григорий Денисович через скакалку прыгал, левой ногой он как-то чуточку странно двигал. Неловко. Будто больно ему ступить на нее.
— А! — говорит Юла. — Ушибли ногу, да?
Григорий Денисович враз помрачнел.
— Если бы ушиб… — вздохнул. Посидел на тумбе, помолчал. — Два осколка в ногу мне фрицы влепили. В самом конце войны…
Он опять замолчал. Глядел в асфальт, будто видел там что- то интересное. — Сперва думал, вовсе без ноги останусь. Шесть операций — понял? Ну, все же ногу сохранили, но сгибалась еле-еле. И вот три года я с ней вожусь. Разрабатываю. Уже вроде почти в порядке. А все-таки болит, проклятая. Особенно к непогоде. Получше любого барометра дождь предсказывает!
Юла сказал:
— А знаете, Григорий Денисович… Вы только не подумайте, что я хитрю. В общем-то, почти незаметно. Если б вы не спросили, я бы и не догадался.
Григорий Денисович опять обнял его за плечи.
— Хороший ты парень, Юлий. Добрый. И чуткий. Только не надо… Я ведь не барышня. В обморок от твоих слов не упаду. Да… Три года с этой чертовой ногой вожусь. Пора бы ей уж вести себя прилично.
— А зубы? — вдруг спросил Юла. — Почему у вас зубы железные?
— Тоже фрицы… Ну да зубы — пустяк! Доктора новые вставили. Могу аж проволоку грызть!
Он громко щелкнул металлическими челюстями и засмеялся. Но сразу снова стал серьезным. Оглядел Юлу долгим пристальным взглядом. Помолчал, словно раздумывая: говорить или нет?
— Знаешь, Юлий, — наконец медленно произнес он. — Какой-то мудрец сказал: «Всякая победа начинается с победы над собой». Очень правильные слова. Ты вдумайся. А я пока гантелями займусь. — Он встал. — Чтобы, например, Амундсону идти к Южному полюсу… Ему надо было, во-первых, преодолеть собственный страх, неуверенность. Преодолеть себя!..
«Преодолеть себя! — мысленно повторил Юла. — Наверно, не так-то это просто…».
Намахался Григорий Денисович чугунными гантелями, подошел к Юле. Стоит возле тумбы. А потом говорит:
— Да… Все решает сам человек. Только он. Его воля, стойкость его. Вот, послушай историю. — Он
