Сегодня что о вышеназванной книге, что о фильме зачастую не знают даже спецы – филологи и киноманы. Мало того, Попогребский не слышал фамилии Кузнецова-Тулянина, – равно как и, рискну предположить, наоборот.
Дуня, кстати, мне тоже тогда сказала, что давно не читает современной русской литературы, потому что ее как-то не очень заметно.
Однако я ей тоже немедленно составил список, и она спустя пару месяцев в блоге написала: мол, какой ерундой я занималась так долго – вместо того чтоб читать замечательные книжки, которые пишутся прямо вот сейчас, нашими современниками, в режиме реального времени.
Или не совсем так она сказала, но смысл все равно примерно тот же.
Помню, я посоветовал Дуне «Аномалию Камлаева» Сергея Самсонова, «Ура!» Шаргунова, «Каменный мост» Александра Терехова, прозу Дмитрия Данилова, Михаила Тарковского и Антона Уткина.
Но что-то вновь подсказывает мне, что страна и эти книги прочитала как-то не очень. И те времена, когда двое инженеров или двое служащих, встречаясь, спрашивали друг друга: «Ты читал?» (новую вещь Стругацких или Валентина Распутина – не важно), – они, безусловно, куда-то рассосались.
Причем ощущение у всех такое, что жили те служащие с инженерами в какие-то древние, седобородые эпохи! Но ведь нет – прошло всего двадцать лет. Ерунда, по сути. Эти же самые читатели, скорее всего, живут в тех же самых городах. Ничего принципиально не изменилось. Вот хотя бы в парламент посмотрите – он что, чрезвычайно отличается от парламента 1996 года? Те же, как их, люди, только в профиль.
А читателей все равно уже почти нет. Тираж хорошей книжки сегодня – десять тысяч экземпляров. То, что Улицкая продает, скажем, триста тысяч копий каждого своего романа, а Пелевин – сто пятьдесят тысяч, ничего не отменяет. Это два, да и то не столь уж оглушительных исключения.
А знаете, сколько было продано в нашей стране экземпляров книжки «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова за считаные годы после выхода в свет? Между прочим, не самый плохой роман на свете. Около двенадцати миллионов.
И не одного Рыбакова тогда читала страна взахлеб. Тиражи Василия Аксенова, Эдуарда Лимонова, Юлиана Семенова были просто сногсшибательны в те дни. И Солженицына, естественно. И Астафьева тоже, и Василия Белова, и Юрия Бондарева, и Айтматова с Искандером.
Вы скажете: а Виктор Ерофеев сегодня, а Владимир Сорокин? Но я на чистом глазу отвечу: у Бондарева в свое время читателей было в семь раз больше, чем сегодня у них обоих вместе взятых.
В восьмидесятые выступления Виктора Астафьева, Василия Белова, а к девяностому даже, не поверите, Эдуарда Лимонова транслировались по центральным каналам. Вы можете представить себе нынче на центральном канале не Лимонова, конечно, но, скажем, Андрея Битова или Сергея Есина? Взяли бы один раз в жизни и не показали б нам очередную смехопанораму, а уделили часа полтора русскому писателю. А лучше б каждую неделю по часу. Не разорились бы ведь, не пошли бы по миру наши магнаты. Но это ж все равно просто нелепая фантазия – не может такого быть, и точка.
А как рвали из рук поэтические книги пару десятилетий назад? Сотни тысяч людей в нашей стране – той самой, что до сих пор у нас лежит под ногами, – читали, Бог ты мой, стихи.
А потом вдруг разом перестали их понимать. Будто некая зараза опустошила головы от ненужного, еще и в рифму, хлама. Многие знают, к примеру, имя Геннадия Русакова? А он ведь классик – обычный великий русский поэт. И что, кому-то есть до него дело?
Все вышесказанное так или иначе касается и остальных видов искусства.
Я помню, какая очередь была на одну из первых, в начале восьмидесятых, выставок Ильи Глазунова. Очередь, как… даже не знаю, с чем сравнить, – сейчас нет таких очередей вообще. Мы тут не будем говорить о самом Глазунове, хотя он все равно большой мастер, – мы, собственно, об отношении к искусству. Сейчас и Никас Сафронов такого ажиотажа не вызовет, какой вызывали выставки группы художников, именовавших себя «Митьками».
Вы скажете: я драматизирую ситуацию.
Хорошо, не буду.
Да, отдельные писатели живут – не тужат: я, например, просто в восторге от того, что «Гражданин поэт» литератора Быкова и артиста Ефремова с аншлагами колесит по стране. И хорошее кино иногда доходит до людей: не скажу про «Высоцкого», я его еще не видел, но миллионами посмотренный «Бумер» – все равно великий фильм. И новые пластинки хоть Б Г, хоть чудесного «АукцЫона» – в топах обсуждений Живого журнала, и на концерты Дениса Мацуева билетов не купить. И почти все столичные, да и не только, театры полны людьми.
Но вместе с тем совершенно неистребимое живет во мне чувство, что т.н. «массовое искусство» все больше отжимает у просто искусства и зрителей, и читателей. Планка все ниже, запросы все проще – только слепой и глухой не может заметить этого.
Давайте признаем: большое искусство сегодня в андеграунде.
«По радио снова транслируют то, что унижает человеческий ум, – этот низкий потолок страшнее чумы и проказы», – верно спел один уже упоминавшийся выше человек.
Никуда не деться, а новую книжку прекрасного русского писателя Влада Отрошенко прочтут пять тысяч человек (в стране, где вообще-то сто миллионов умеют читать). Новый альбом замечательной реггей-группы «День победы» послушают семь тысяч человек. Новый спектакль Льва Додина увидят, скажем, десять тысяч. А новый фильм Попогребского – да что там Попогребского, даже увенчанный международными лаврами «Фауст» Сокурова – и тот посмотрят ну еще пятьдесят тысяч.
Можете заменить вышеприведенные фамилии по своему вкусу, однако коллективный Малахов-Собчак на поле массовых предпочтений все равно останется непобедим, как Мамаев курган.
Ситуация очевидна: есть яма, и мы в нее понемногу съезжаем.
У этого процесса есть как минимум четыре причины.
Оскотиневшееся телевидение, исчезновение восьмичасового рабочего дня, обнищание и деградация интеллигенции как класса, и, как следствие, глубокое разочарование в жизни и в, прошу прощения, каких- либо идеалах основной массы народонаселенья.
С телевидением все ясно – тут ничего объяснять не надо. И Малахов, и Собчак, к слову сказать, оба вполне профессиональные люди. Однако время сейчас такое, что всем нужен кэш, бабло, килограммы ароматной зеленой бумаги. Развращать людей – куда более прибыльное дело, чем воспитывать. Разврат не прекратится, потому что большинство – за разврат. Это единственная и неоспоримая победа демократии в России.
Восьмичасовой рабочий день – тоже, кстати, совсем не ерунда. Упомянутые тут мною инженер и служащий читали как раз потому, что в 16:30 каждый день были дома.
А что дома делать? Поужинал – можно и книжку почитать, не все ж с женой (мужем) разговаривать.
Денежный вопрос – тоже не последний. Я в деревне вырос – так у нас были мужики, читавшие просто запоем, особенно зимой, когда страда заканчивалась. Сейчас я тоже живу в деревне – и готов побиться об заклад, что больше здесь ни в каком доме, кроме моего, ни у кого из соседей нет ни одной книги. Соседям книги так давно не на что да и негде покупать, что нелепая привычка к чтению отмерла за ненадобностью.
Или помните, еще было такое разделение: «физики» и «лирики»? Это они, и первые, и вторые, слушали Окуджаву и спорили до хрипоты о новом Аксенове.
Но «физики» исчезли вместе с советскими НИИ, а «лирики», если не переквалифицировались вовремя в «челноков» или «политтехнологов», остались на бюджетных ставках и при посильной помощи государства в основной своей массе деградировали. Средств на книги, музыку и театр у них точно нет. И не предвидится.
Что до потери идеалов, то и это началось примерно тогда же, когда прикрывали НИИ, деревням предлагали опробовать на себе многолетние курсы самовыживания, а восьмичасовой рабочий день у сотен тысяч людей превратился в семидневную трудовую неделю.
Кто нам накликал такую жизнь? – спросили тогда себя некоторые критически настроенные граждане. А вот эти поющие и пишущие витии, кудесники кисти, волшебники сцены, мастера кадра! Пророки, мать их! Они все это устроили!
