— Стоять! — прохрипел Леший.
Глядя ему в глаза, Ника молча протянула вперед руку. Неудавшийся киллер отдал ей пистолет, и затем, словно после мощнейшего удара, влетел в комнату. Молодой, наблюдавший за тем, как тело его старшего товарища с грохотом повалилось на пол, сильно прижался к стене.
— Ну что, ублюдки, кто хочет первым утолить свою алчность?! — высыпала Ника на грязный деревянный стол все содержимое из пакета.
С разницей не более десяти минут к дому, в котором Ника раздавала последние долги, подъехал Богдан. Бросив свою машину рядом с небрежно припаркованным джипом, он поспешил к месту экзекуции, которую проводила его девушка.
Когда Богдан вошел в комнату, то сразу заметил двух типов, стоящих на коленях перед горкой ювелирных изделий. Он видел, как у одного из них текла изо рта кровь и, судя по его виду, жить ему оставалось совсем не долго. Но готовый ко всему, он думал только об одном — как помочь той, кого любил больше жизни, и всеми силами игнорировал шокирующие детали обстановки.
— Привет, любимый, — иронично произнесла Ника, — можешь ничего не объяснять, я знаю как ты меня нашел. Не думала, что бабуля решиться на такое. И раз уж ты все знаешь, прости, что скрывала от тебя правду. Я просто боялась, что ты не захочешь жить с ведьмой.
— Зря боялась. К тому же, я не считаю тебя ведьмой. Ты — моя самая любимая добрая фея.
— Добрая? — ухмыльнулась Ника, — они вряд ли так считают, — указала она на двух приговоренных.
— Я говорю о нас. И мне совершенно наплевать на всех остальных! Для меня ты всегда останешься доброй, нежной и неповторимой.
— Нет! Той Ники больше не существует! — закричала она, — Эти сволочи убили ее. Они украли наше счастье. И теперь должны заплатить за то, что разрушили нашу любовь.
Ника посмотрела на Лешего, который уже запихнул в себя далеко не один грамм золота, и тот, хватая со стола украшения, раздирая себе горло, продолжил глотать их.
— Никто не в силах разрушить нашу любовь, — твердо сказал Богдан, — настоящая любовь не созидается и не исчезает. Она просто есть! И, не смотря ни на что, хранится вечно в душе любящего человека.
Ника заплакала. Любовь и счастье представлялись для нее практически растворившейся иллюзией, и ей было больно слышать это.
— Они изнасиловали меня, — сквозь слезы тихо сказала Ника.
Сердце Богдана сжалось, и, крепко стиснув зубы, он старался не потерять самообладание. Естественно, он начинал догадываться, но до последнего момента, пока не услышал тому подтверждение, гнал подальше от себя подобные мысли.
Он разделил с Никой ненависть к этим подонкам.
— Посмотри, во что они меня превратили. Я больше не могу выносить того, что они сделали со мной, и я не смогу жить после того, что сделала с ними, — с жуткой болью в глазах смотрела она на своего любимого человека, - Я - чудовище и должна умереть!
Богдан хотел было сказать логичные для данной ситуации слова утешения из разряда 'все будет хорошо' или 'вместе мы справимся', но какое-то шестое чувство его остановило. Он осознал бессмысленность мнимого самоконтроля и, начав прислушиваться к своему сердцу, перестал быть рабом слепого разума.
— Ты ни в чем не виновата и не должна казнить себя за то, что заложено в природе каждого человека. Добро и зло — это неразделимые половины одного целого. И суть лишь в том, когда одному или другому суждено проявиться, — сказал Богдан.
— Ты говоришь о добре и зле, но тебе не понять каково это — быть убийцей. Я недостойна тебя. И не заслуживаю того, чтобы жить, — ответила Ника.
Одна из самых фатальных ошибок человечества — попытка разделить мир на белый и черный, — тихо, как бы для себя, произнес Богдан, — Я люблю тебя. Ты моя душа, и не будет никакого смысла в моем существовании, если тебя не станет! — Богдан подошел к столу и взял лежащий на нем пистолет, — теперь мы будем достойны друг друга.
Он направил оружие на подыхающего Лешего и сделал три выстрела ему в грудь. Затем перевел пистолет на дрожащего от ужаса молодого. И тот, захлебнувшись в истерике, бросился к ногам Богдана, умоляя его не убивать. Но отшвырнув от себя жалкую пародию на человека, непоколебимый палач выпустил в него все пули, остававшиеся в магазине пистолета.
