отыгрывался. И непременно вставлял свое коронное, укоризненно-снисходительное: «Вот если бы вы посещали мои обходы, то знали бы…». Если бы, да кабы, да во рту росли грибы, тогда бы был не рот, а настоящий огород. Научиться чему-нибудь на обходах Аркадия Вениаминовича было тяжело хотя бы потому, что нечему там было учиться.
Усевшись возле кровати больного, Аркадий Вениаминович обстоятельно и как-то вкусно представлялся, перечисляя все свои регалии, а затем просил всех выключить мобильные телефоны, а лечащего врача «доложить историю». «Докладывать» в представлении Аркадия Вениаминовича означало зачитать всю историю болезни, от корки до корки, ну, может какие-то похожие друг на друга ежедневные записи дозволялось пропустить. Где-то на десятой минуте чтения все, кроме докладчика и самого Аркадия Вениаминовича впадали в сонное оцепенение. Больные, так просто начинали похрапывать, с них-то какой спрос? Аркадий Вениаминович слушал внимательно, время от времени поднимая кверху указательный палец и говоря: «О!». Это случалось как во время доклада анамнеза, так и во время зачитывания анализов или чтения записей, оставленных консультантами. Никто, кроме, разумеется, Аркадия Вениаминовича, не понимал, почему именно здесь надо сказать «О!». Никто не понимал, но никто и не спрашивал. Какая разница? Главное, чтобы обход скорее заканчивался.
По окончании доклада свита немного оживлялась (близок, близок конец!), а Аркадий Вениаминович приступал к расспросу больного. Поговорить он любил и оттого интересовался всем, а не только тем, что имело отношение к болезни. С другой стороны — а кто знает, что имеет отношение к болезни, а что нет. Поговоришь с человеком вдумчиво, не торопясь, и узнаешь, что-то такое, что может быть полезно. Вдоволь наговорившись и наслушавшись, Аркадий Вениаминович просил больного (или больную) раздеться и внимательно выслушивал сердце и легкие. Только сердце и легкие, живот он никогда не пальпировал, в горло не заглядывал, зрачками не интересовался. Сердце и легкие — ничего больше.
Наконец-то наступала кульминация. Аркадий Вениаминович прятал фонендоскоп в карман халата и давал рекомендации по лечению. В целом и главном непременно одобрял, но один препарат из второстепенных всегда рекомендовал заменить каким-нибудь аналогом. Ясное дело — профессору положено что-нибудь исправить или улучшить, зря он, что ли, приходил?
В финале Аркадий Вениаминович выводил свиту из отделения и в коридоре возле лифтов подводил итоги. Напоминал «свитским», какой интересный случай (профессора к «неинтересным» больным, к вашему сведению, никогда не ходят) они только что видели, советовал почитать литературу по теме (одной из трех-четырех рекомендованных книг была какая-нибудь, написанная «под руководством профессора Белкина А. В.»), сетовал на то, что занятость не позволяет ему совершать обходы ежедневно (при этом все «свитские» слегка бледнели, представляя подобную перспективу и искренне ей ужасаясь) и, наконец-то, разрешал разойтись.
Анну участие в обходах шефа выбивало из рабочей колеи на весь день. И непременно вспоминалось из «Евгения Онегина»: «Мне дорог день, мне дорог час, а я в напрасной скуке трачу судьбой отсчитанные дни». Пользуясь тем, что у нее постоянно находилась на вычитке какая-нибудь книга или какая-нибудь статья из тех, что «под руководством профессора Белкина А. В.», Анна на обходы старалась не ходить. Зачем спать стоя в толпе «себе подобных» сонных коллег, если это можно сделать хотя бы сидя в своем уютном кабинетике или вообще дома?
Больным, кстати говоря, Аркадий Вениаминович нравился едва ли не до потери пульса. «Внимательный» одобрительно говорили счастливчики, удостоенные чести быть «обойденными» профессором Белкиным. «Внимательный», завистливо соглашались те, кого Аркадий Вениаминович обошел не в переносном, а в прямом смысле этого слова, то есть — прошел мимо.
Как-то раз разгорелся нешуточный скандал, когда Аркадий Вениаминович узнал, что один из палатных врачей постфактум стребовал с больного пять тысяч рублей за профессорский обход. Профессор к вам приходил? Разбирался с вами больше часа? Вы что думаете, что это даром? За красивые глаза? Извините, у нас — такса. Почему раньше не предупредили? Ну, бывает.
Сдали соседи по палате. Соседи часто сдают. Сразу двое возжелали профессорской консультации и с интервалом в час подослали на кафедру жен. Договариваться. Те и рассказали.
Невысокий, толстенький Аркадий Вениаминович, очень похожий на мультяшного бегемотика, явился в ординаторскую, где устрашающе и в то же время потешно потопал ногами, побрызгал слюной и потребовал сатисфакции. Не дуэли, конечно, не те нынче времена, а публичных извинений. Извинения он получил, ушлого врача на следующий день в отделении уже не было и никому больше подобная инициатива в голову не приходила.
— Пять тысяч рублей! — долго еще вспоминал Аркадий Вениаминович. — Надо же! Вот подлец!
Сам он за платную консультацию брал от трехсот долларов и выше. В рублях или в свободно конвертируемом эквиваленте. Но это с «посторонних», тех, кто пришел со стороны. Не с улицы, конечно, а по чьей-то рекомендации или просьбе.
Анна строила свои обходы совершенно иначе. К «неинтересным» больным группы не водила, потому что не видела в том никакого смысла? Например — совершенно обычная бронхиальная астма, с ясным течением и каноническим лечением. Что там такого познавательного? Особенно для врачей, повышающих свою квалификацию? Да ничего! Подобные случаи можно показывать студентам четвертых-пятых курсов. Им будет полезно.
А вот случай аутоиммунной гемолитической анемии, да еще в той форме, при которой гемолиз[23] происходит не внутри клеток-«пожирателей», именуемых фагоцитами, а прямо в сосудистом русле, может быть интересным. Заодно можно обсудить современный подход к диагнозу аутоиммунной гемолитической анемии, а то некоторые деятели ни на что, кроме появления билирубина в моче, не ориентируются.
Или, например, продемонстрировать больного с синдромом псевдоопухоли головного мозга, вызванного повышением внутричерепного давления при системной красной волчанке. Очаговой неврологической симптоматики нет, но есть заторможенность, есть выраженные головные боли, тошнота, рвота, головокружение. Можно еще кого-нибудь из толковых невропатологов попросить подойти, прокомментировать со своей, чисто неврологической точки зрения.
Иногда, правда, вот как сегодня, от собственных принципов приходилось отступать. Заведующая пульмонологией попросила проконсультировать двух пациенток — одну для подстраховки, уж больно много претензий предъявляла врачам ее дочь (такие обычно сразу же после выписки жалобы пишут), а вторую — для ускорения выписки. Пролежала в отделении тридцать четыре дня (за превышение стандартных сроков нахождения больного в стационаре врачам достается «на орехи» не меньше, чем если больной «недолежал») и никак не соглашалась уходить домой. Каждый день придумывала новые жалобы, симулировала не хуже любого призывника, а соседкам по палате втихаря откровенно признавалась, что хочет «вылежать» в отделении не меньше двух полных месяцев. Не чистого мазохизма ради, а для того, чтобы сэкономить на питании и на оплате воды и электричества. У каждого свои резоны.
«Симулянтка» долежалась до того, что к ней явилась сама Надежда Даниловна. Заместители главных врачей по медицинской части обходят подведомственные им отделения регулярно, но больных не осматривают — осматривают отделения в целом на предмет соответствия, соблюдения и выполнения. А тут пришла, послушала-пощупала-поговорила и в ординаторской вынесла вердикт:
— Завтра покажите кому-нибудь из доцентов и гоните прочь!
«Кому-нибудь из доцентов» означало — доценту Вишневской. С доцентом Хрулевой о консультации надо было договариваться как минимум за три дня. Инга Кирилловна обожала изображать «очень занятого человека», делала это с упоением и на просьбы (а пусть даже и мольбы!) о срочных консультациях неизменно отвечала отказом. Ей почему-то казалось, что такое поведение вызывает у окружающих уважение, плавно переходящее в почтение. Результат был несколько иным — недоумение, переходящее в стойкую личную неприязнь. Все мы работаем, все мы заняты, но зачем же так усердно себе цену набивать? Увы, Инга Кирилловна вела себя как умела и менять линию поведения не собиралась. «Вот такое я г…о и горжусь этим!», — говорили ее водянисто-серые глазки.
— Сегодня у нас обход! — сообщила курсантам Анна. — Посмотрим двоих больных. Кому неохота идти в отделение, может остаться здесь. Только прошу сидеть тихо, не шуметь, и, конечно же, не курить в учебном помещении.
«Не курить в учебном помещении» относилось к Жигалову и Задворной, которые не далее как вчера
