снабженных настоящими крыльями. А потому для этого искусства целесообразно использовать такие мотивы, которые позволяют изобразить как можно больше фигур, одетых как можно богаче.
Во второй половине дня визит мадам Сесиль; она дала мне урок языка. Различия — сначала в саду, между le chataigniar[165] и le marronnier [166]. Потом за ужином, между gouter[167] и deguster[168]. И, наконец, на берегу, у небольшого островка, приспособленного для ловли форели, между pecher[169] и pecher[170], наглядно.
Охотничья езда[171] за арсеналом и по учебному полю. Потом в замке завтрак, приготовленный господином Камбю из «Escargot d'or»[172] . Он начался с гербового зверя — виноградных улиток, изумительно приготовленных с пряными травами, и завершился ароматизированным тонкими ликерами фруктовым салатом. Вдобавок — пелотоновый огонь «Veuve Clicquot».
После походных лишений мы погружены в индифферентное курортное существование и живем как норманны, вторгшиеся в край виноградных лоз. Меня все же радует, что мне посчастливилось дополнить картину и увидеть другую сторону войны — движение по свободному пространству, которым нам так и не удалось овладеть в 1918 году.
Воскресная прогулка по кладбищу Сен-Лазар. Даже в таких местах в глаза бросается слабая связь романца с природой и вместе с тем более сильная связь с обществом. Прогулка напомнила мне кладбище на Монпарнасе, где я бродил словно по какому-то некрополю, равно как и Палермское кладбище с его мраморным великолепием.
Первую половину дня я провел с «Отчетом о происшествии с неизвестным», а также за работой pour la roi de Prusse. С превышением власти приходится считаться в армиях всего мира; это не так существенно, если только не утрачивается мера чести. То же самое относится и к отдельному человеку, а значит, имеет силу для всех нас: человек может ошибаться, если только в нем сохраняется зародыш, ячейка праведной жизни. Тогда он сам исцеляется за счет внутренних ресурсов. Этому процессу может помочь наказание, а именно, помочь болью — в этом состоит даже не столько ее воспитательное, сколько трансцендентальное значение. В тяжелых случаях смерть становится последней возможностью исцеления.
Мадам Сесиль. Непринужденная болтовня в саду о хорошей кухне, например о луковом супе: как его готовить по будням, а как — по воскресным дням. Затем о паштете из дикого кролика: прежде чем облекать его в хлебное тесто и панировать, большим пальцем продавливают углубления и заполняют их выдержанным коньяком. Наконец, о «жаворонках на канапе». Там, где мы говорим «подрумянить», французы употребляют более элегантное dorer. Вообще, различные способы схватывать значения слов напоминают разные по форме пинцеты, которыми берут одни и те же предметы. Сходный результат достигается и в случае более редких выражений, например, в слове la culbute: «кувырок».
Потом разговор о бывшем супруге. Мужчины, когда случается возможность рассмотреть их через женскую оптику, предстают в совершенно ином свете — в свете, который хотя и падает не под прямым углом, но зато делает зримой оборотную сторону. Мы, собственно говоря, видим друг друга только en face. Вальяжно устроившись в пронизанном солнцем саду, я немного наслаждался тем тайным, кошачьим превосходством, с каким такая вот капризная дамочка держит мужчин в поле своего зрения. В таких садовых беседках мы нередко, чувствуя себя верхом на белом коне, служим лишь источником развлечения.
Последний день в Бурже. В первой половине дня со Спинелли — по букинистам в поисках гравюр и цветных эстампов, однако ничего примечательного нам так и не попалось. Во второй половине дня снова визит мадам Сесиль: она осталась на ужин и вручила мне на прощание письмо, распечатать которое я должен был лишь назавтра.
По доходящим до меня слухам, нам предстоит пешком добраться до Цвайбрюккена, чтобы 25 июля поездом выдвинуться в Берген, а затем отправиться в отпуск на неопределенный срок. Так должна была завершиться самая быстрая кампания из тех, что мне доводилось видеть.
Пеший переход до района Анришамо, где переночевали в усадьбе уединенного поместья Ле Таллан. Дорогой я ехал верхом рядом с Хилбрехтом. Я охотно слушаю его истории, потому что в его лице познакомился с особым типом солдата.
Когда я впервые услышал: «Зарядить боевыми патронами и поставить на предохранительный взвод», то почувствовал себя конфирмантом, стоявшим перед алтарем.
По прибытии в Ле Таллан я осушил полбутылки вина и потом два часа спал в занятой мною комнате, выложенной камнем. Несмотря на струившийся с полей зной, оно было погружено в чудную прохладу и полумрак. На этой древней ферме, стены которой нимало не изменились с самого XIV столетия, время, мне кажется, течет куда медленнее — так, здесь по сей день отапливают каминами и жгут только восковые свечи. Выдвижной ящик моей прикроватной тумбочки был застлан газетой за 1875 год.
На склоне дня я отправился бродить по полям — тут мы находимся в древнем герцогстве Бери, которое мне весьма по душе. Интересно наблюдать, как здесь возделывают сельскохозяйственные угодья: обширные пастбища и скудные поля — все обсажено высокой живой изгородью, над которой возвышаются могучие дубы, яблони, тополя да благородные каштаны, со свечками белых цветов. Тенистые проселки тянутся подобно густым крытым аллеям, а с холмов перед взором распахиваются широкие просторы. Местность, таким образом, одновременно преподносит и открытую, и лабиринтную стороны.
Не слишком поздно после полуночи мы собрались на леталланской кухне пить кофе. Компанию нам составили владелица поместья, одна учительница да стряпуха. Они восседали на приподнятой площадке у камина. В самом камине обуглившиеся дрова время от времени вспыхивали новыми язычками пламени, что давало повод к всевозможным шуткам и прибауткам. Мы пребывали в том расположении духа, какое иной раз свойственно этому часу; всеми овладело что-то похожее на утренний хмель.
В этом-то настроении речь у нас зашла о bassinoires: широких, округлых противнях из красной меди для раскаленных древесных углей. Крышки их нередко украшаются богатыми узорами прорезных отверстий. Противни эти служат для обогрева постели перед отходом ко сну и переносятся на длинных черенках, впрочем, нынче они уже вышли из употребления, поскольку их использование предусматривает наличие прислуги. Хозяйка хвалила эти противни, и мы затеяли в несколько раблезианском духе спор о преимуществах того или иного вида постельных грелок, в результате которого победительницей была, в конце концов, признана «шестнадцатилетняя черкесская невольница».
Мы маршем прошли до Парасси, где я переночевал в домике одного рабочего. Здесь с нами распрощался подполковник Фоглер. Майор д-р Отто сменяет его на посту командира батальона.
В час ночи меня разбудил хозяин дома: «Le reveil sonnait»[173]. Ночной марш, плавно переходящий в дневной. Когда около полудня мы под Бонни переходили большой понтонный мост через Луару, стояла гнетущая духота.
Размещение на маленькой ферме Ле Каду. Жители лишь совсем недавно воротились обратно и были несказанно рады вновь оказаться у родных очагов. Несмотря на то, что за время отсутствия у них пропало много скота и домашнего скарба, я нашел их веселыми, даже исполненными какой-то внутренней ясности,
