посередине лба, немного выше переносицы. Коротко стриженные волосы слиплись под кепкой. Цвет глаз не разглядишь, вроде светлые. Грязная голубая ветровка с наполовину расстегнутой молнией. Теплая рубаха в крупную клетку тоже была грязной. Мокрые брюки нависали на черные ботинки. Даже в свете керосинового фонаря врач выглядел непрезентабельно. Но стеснения на его лице не было. Он успел осмотреть помещение, а потом начал вглядываться в присутствующих.
Валентин протянул руку, представился, отметив для себя, что смотанная веревка закреплена не вульгарным узлом, а ровной маркой[1]. Врач имел понятие об альпинизме или горном туризме, не иначе. Представились и остальные:
— Ричард Бронсон, найс митн ю. Меня зовут Лена. Егор Васильевич, начальник экспедиции. Как вас сюда занесло?
Матвеич каждому пожал руку, а лежачему ответил вопросом:
— Егор Васильевич, куда вещички положить?
Приставив ружье к стене, освободил плечи от лямок, выпростал из сетки медицинскую укладку, свернул брезент. Всё это проделал деловито, без суеты, по-свойски. Потом обернулся, обстоятельно осмотрел всё помещение, освещаемое двумя керосиновыми фонарями. А почему ими? Входя, он заметил на крыльце генератор и провод, идущий сюда через большое помещение, там же у двери — светильник на треноге. Здесь тоже висели светильники, но не горели. С чего бы экспедиционники предпочитали полумрак? Последнего человека, сидящего у стены, закрытого с головой темным одеянием, никто представлять врачу не стал. Какие-то непонятки…
Помещение, в которое Матвеича отконвоировал Арнольд, самый рослый из парней, больше всего походило на сарай или церковь из старого фильма «Вий». Высокие бревенчатые стены, теряющийся в тусклом свете потолок или крыша, грубый деревянный пол, и несколько громадных сундуков шириной с метр и длиной метра в два. В центре этой длинной и узкой комнаты два таких сундука стояли от стены до стены, почти перегораживая ее. На стене — метра два от пола, в ряд висели унылые, тусклые деревянные иконы, без окладов. Очень старые или подделки, решил Матвеич, видевший похожие в музеях.
Высокий иностранец сидел на лавке у стола. Валентин, тонкий, как подросток, вернулся к газовой плите, плеснул себе из чайника кипятку, опустил пакетик чая, потянулся за сахаром. Матвеичу тоже захотелось. Вообще, принято сначала накормить, напоить, а уже за едой расспрашивать. Поужинать бы не помешало. Несоленый глухарь порядком надоел. Попросить, что ли, если сами не предлагают? Вот эта девушка с правильными чертами лица, Лена, наверняка не откажет в куске хлеба и тарелке супа. Она вместе с Арнольдом встретила Матвеича снаружи, а сейчас всматривалась в лицо доктора, будто вспоминая старого знакомого.
Но он не рискнул затевать разговор о еде. «Неча лезть в чужой монастырь со своим уставом». Придется жить по их правилам. Тем более, что здесь не всё складно и чисто. То ли беспокойные глаза, то ли суетливость выдавала состояние хозяев, Матвеич не понимал, но воспринимал. А себе доверять он научился давно. В тайге консультироваться не с кем, кроме как с шестым, или каким там, чувством. Тоску навевали не иконы и помещение. Лица людей несли отпечаток тревоги. Только Арнольд среди всех смотрелся этаким гусаром, но и он был настороже — постоянно прислушивался, поглядывал в большую комнату. Карабин из рук не выпускал.
— Как вы здесь очутились? — Егор Васильевич дышал с хрипом, сидел кривовато, вдохи делал, страдальчески морщась. Выглядел он ровесником Матвеича, ну, чуть постарше, погрузнее.
— Разбился наш самолет, пилоты погибли, я уцелел. Упали почти на перевале. Шел, чтобы сплавиться по Шергешу до жилья. Что с вами?
— А спасатели?
— Погода, — пожал плечами Матвеич.
Если человек не понимает, что такое нелетная погода, как объяснишь? Так, впрочем, и всегда: доказывать очевидное человеку, непонимающему с первого раза — напрасный труд. «Умный поймет», говаривала мама, наказывая, но не читая нотаций. Егор был умным, согласно кивнул:
— Ясно. Вы настоящий врач?
— Надеюсь, — пожал плечами Матвеич, не собираясь разыскивать удостоверение, которое уже, черт знает сколько лет, валялось в каком-то из кармашков сумки.
— Посмотрите, что со мной, — начальник экспедиции со стоном повернулся спиной, стянул с себя куртку.
Длинный багровый кровоподтек тянулся через всю спину с левой стороны, по обе стороны от осадненной полосы кожи. Легонько потрогав, врач вынул фонендоскоп, прослушал, осторожно простучал пальцами некоторые места. Снова послушал, попросил сделать глубокий вдох. Похрустывание слышалось даже на расстоянии.
— А у вас лекарства есть, доктор? — с надеждой спросила Лена.
— Егор Васильевич, вы мочились сегодня? Какой цвет? Лекарства принимали? Полагаю, ребер пять сломано, крепитация сильная. Легкое уцелело. Ушиб почки. Сейчас поставлю укол, — соврал врач, прекрасно помнящий, что истинных обезболивающих у него не было, — выпейте водки, тогда эффект усилится, сразу почувствуете себя легче.
Идиотская система здравоохранения, не доверяющая врачу экстренной помощи наркотические препараты, осталась в неприкосновенности с коммунистических времен. Но страждущему человеку даже обман пойдет на пользу — Матвеич это знал, и плацебо использовал часто. Внутривенно ввел анальгетик и снотворное, которым пользовался при абортах или простеньких операциях. Полчаса сна Егору обеспечены, а то и больше.
По просьбе Лены Матвеич переключился на безмолвно сидящую женщину, которую ему до сих пор не представили — Венди. Та стала отбиваться. Ей с трудом удалось ввести ампулированный аминазин, уцелевший в сумке. Когда американка затихла, врач приступил к ране на её голове. Ему всё сильнее не нравилась ситуация и хотелось быстро определиться в поведении, чтоб не попасть впросак.
— Пуля, говорите? — переспросил, заливая обработанную рану клеем из баллончика. — Ойроты напали? Странно. Они народ совсем не воинственный. Чего-то вы натворили…
Тягостное молчание повисло в воздухе. Матвеич понял — не скажут, попытался сгладить неловкость:
— Впрочем, меня это не касается. Мне бы рацией воспользоваться, с краем связаться, сказать, где… А утром пойду.
— Нет рации, — нехотя отозвался Арнольд и пояснил, — разбили.
Врач испугался ещё сильнее, до дрожи в руках. Странная тут собралась компания. Двое иностранцев. Здоровенный настороженный мордоворот с замашками бандита, умело держащий в руках карабин. Второй парень, внешне интеллигентный, но тоже с винтовкой в руках. Очень подозрительный ушиб спины у начальника экспедиции. Касательное пулевое ранение головы у иностранки. Вооруженный конфликт с ойротами, руководители совхоза которых были ему хорошо знакомы. Нежелание допустить его до рации. Все это слишком накручено для мирной экспедиции!
— Поужинай сперва, доктор, до утра далеко, — ответил Арнольд.
Матвеич запаниковал. Помощь оказана, надобность во враче отпала — прикончат его, ненужного свидетеля, как пить дать! Он дорого бы дал, чтобы уйти отсюда живым. Драться, киношно раскидывая противников ногами и руками, с геройскими выкриками в стиле Чака Норриса — это надо уметь, да и по плечу ли такой подвиг даже Чаку? Против двух винтовок? Помнил Матвеич один неглупый американский фильм. Там старенький полковник с винчестером перестрелял всех ниндзя. Ухарей в масках, сигавших на него с мечами под бравые вопли, невзрачный, но меткий стрелок сбивал картечью, влёт. Тут не силой, а хитростью надо. Плюнуть на все, убежать? Три дня до жилья можно и не жрамши! Топор на поясе, стоит попробовать. Выйти наружу, а там дать деру! По ручью и в темноте пройдешь…
— У вас туалет где? — обратился врач к Арнольду, но парень отвел в соседнее помещение, и призрачный шанс растаял. Ополаскивая руки, обескураженный врач поглядывал по сторонам. Мысли его, наверное, отразились на лице, потому, что Лена сказала:
— Александр Матвеевич, не бойтесь, мы настоящая экспедиция, никакие не бандиты. Это чудовищная и нелепая случайность, недоразумение. Я думаю, мы с ойротами завтра помиримся. Они поймут, они же нормальные люди! Мы извинимся, что нечаянно в их капище попали. Не уходите от нас. Егору Васильевичу
