почти не расходует энергию поля, представляете? Сначала тратит, держит, а потом сбрасывает нагрузку, превращая ее в энергию! Это феноменально, если мы раскроем секрет, то создадим технологию, позволяющую готовить колдунов в массовом порядке, — завлаб частил, захлебываясь от восторга.
Перспективы открывались нехилые, маршал понимал это не хуже Ивлева. Потому взор начальника поблескивал, как положено умному чекисту:
— А он не слишком капризен?
— Ну, своеволен, так это хорошо — дать правильную мотивацию, ему цены не будет. Как я докладывал, наш психолог регулярно поддерживает и усиливает гипнотическую установку на доминирование над соперниками. По оценке — Горлов уже не будет колебаться, уничтожая реального противника. В случайном колдовском поединке он без раздумий убил Полину… Да, она была в состоянии клинической смерти. Мы специально не стали вмешиваться, чтобы получить чистый результат…
Маршал кивнул. Ту запись специалисты комментировали в пользу Горлова. Агрессивен, но «своих» жалеет, сам занимался воскрешением ведьмы. Понятно, с врагами так церемониться не станет. Главное качество для боевого колдуна.
— Понимаете, он уникален, — заведующий лабораторией словно угадал мысли маршала, что тому не понравилось. — Расточительно использовать его, как разменную монету. Выгоднее поставить инструктором. В Шергешской полевой лаборатории он всех натаскал на невидимость за считанные дни. Вокруг него в группе создается нечто вроде внутреннего потока, рядом с которым даже слабому манипулятору удается гораздо больше. Получается эффект синергизма, даже рискну — катализации!
— Ну, переймете опыт, наработаете методику, создадите полк колдунов, а потом он будет за такие деньги отдыхать? Вы знаете содержание рядового инструктора без выслуги лет? А ему мы платим?
Маршал, как начальник проекта, одернул Ивлева для порядка. Нет разницы, где и кем будет числиться Горлов. Пусть пока инструктором работает, а надо — в бой пойдет, как миленький. Давно и прочно сложившийся в Советской, а теперь — Российской армии — стереотип отношений с подчиненным не требовал учитывать мнение нижестоящих. Выслушать, это можно и нужно, а вот прислушаться — совсем не обязательно. Напротив, такое мнение надо показательно принизить, ещё лучше — игнорировать. Подчиненный должен испытывать священный трепет и потребный пиетет в каждом эпизоде общения с начальником.
Так думалось маршалу, хотя лишь превосходство Жукова и Сталина он считал бесспорным. Но уже Гречко, Хрущёв, Брежнев, Горбачёв — расшатали его уверенность в начальственном уме. Теперь, с высоты прожитых и прослуженных лет, он имел нелестное мнение о собственном начальнике. И не только о непосредственном, а — до самого верха. Но ни начальникам, ни подчиненным свои соображения не высказывал. Зачем?
Ивлев хорошо читал мысли маршала, но выказывать понимание тоже не собирался, так что очи потупил. Есть начальство глазами ему не полагалось — ученый, все-таки, не строевой офицер. Покинув кабинет, Кирилл Игоревич выбросил из головы полученные указания. У него были свои соображения по поводу использования перспективного колдуна Горлова. Правильное понимание термина «гомеостаз» недоступно маршалу, и — слава богу! Тем легче завлабу двигать собственное исследование. Самое секретное в совершенно секретном.
107
Кирпич, невесть сколько пролежавший в земле, и даже проросший травкой, а потому — скользкий, зацепил плечо острым углом, болью обездвижив руку. Увидев перекошенное лицо Матвеича, услышав вскрик, хулиганы воодушевились. Наверное, мужик, бегущий в столь позднее время, показался им легкой добычей, если кинулись на него только двое? Четверо наблюдали, стоя поодаль.
Первого парня Матвеич пнул в живот, еще плохо справляясь с рукой, что болталась безвольной плетью. Второй успел ударить в лицо, точнее — сбоку, в скулу, пробороздив кулаком до уха, а сам споткнулся на подставленном колене. Рука стала оживать, поднялась, прикрыв лицо. На врача нахлынула злость. Надо же, столько тренировался в зале, но в реальной схватке даже блок поставить не смог. Нет, он не боец! Но и не мешок для отработки ударов! Матвеичу уже не было больно, и страх ушел, смытый гневом:
— Ах, вы, недоноски!
Наблюдатели решили помочь неудачливым нападающим, набегали все вместе. В третьего парня Матвеич впечатал кулак, движимый желанием раздробить челюсть на мелкие кусочки, чтоб сто лет жрать не мог, а только через трубочку сосал! Жаль, такие желания редко сбываются, но удар получился — неприятель рухнул.
Четвертый достал сбоку, и опять в ухо. Больно, аж хрустнуло! И мир подскочил вверх, с чего бы? А, сбили с ног… И что же так хрустнуло в ухе?
— «Хрящ сломали!» — мелькнула догадка, а затем белая пелена с розовым оттенком отгородила весь мир, и нахлынуло упоение боем. Двое надолго выведены из строя, корчатся на траве, остальные повторяют атаку. Один отводит руку для замаха. Пара набегают сзади, четвертый — пойман Матвеичем за грудки, но хочет снова ударить в лицо. Ну, нет, парень!
Матвеич, не вставая с колен, резко дернул пойманного, перевалил его через себя и оказался сверху. Голова парня при этом гулко ударилась об асфальт дорожки. На! На! На! Кулаки сворачивают нос, рассекают бровь — парень обмякает. Теперь можно приподняться, чтобы встретить остальных.
Ненависть к ублюдкам, посмевших напасть на него, настолько сильна, что страха нет и в помине. В ладони вспышка — файербол летит! «Промахнулся, и хорошо, а то глаза ему выжег бы», — это отмечает трезвое сознание, зажатое в малюсенький кусочек мозга. Одежда мгновенно исчезла с парня, так быстро, что по инерции он еще успел пнуть того, кто лежит на земле.
Но это не Матвеич. Разъяренный колдун уже на ногах. Под визг обожженного хулигана огненные шары бьют в пахи другим еще ничего не соображающим щенкам. У этих сгорели брюки и поросячий визг утроился. О, наслаждение местью, как ты велико, оказывается! Нападавшие бросились врассыпную, сообразив, что потерпели поражение. Гнев стихает. Последняя точка — наказать обалдуя с разбитым лицом. Палёным волосом воняет так противно, что тому достаётся только пинок в зад. В расчете! Убедившись, что враги разбежались по разным сторонам, Матвеич продолжил пробежку. Через несколько минут боль в плече, в ухе и осадненной ударами коже лица стала ощутимой.
— «Ладно, дома рассмотрю, обработаю, — приводит колдун свои мысли в порядок, и улыбается сам себе, припомнив, — у победителей раны заживают быстрее».
Да, он победил шестерых хулиганов. Неудачный для них день — ради баловства бросили в одинокого бегуна «кирпичинку» и получили сокрушительный отпор. Но в остывающем сознании Александра Матвеевича Горлова, слегка трусоватого человека, прорисовываются вопросы — почему он настолько разъярился? Ведь раньше удавалось выйти мирно из любой ситуации. Откуда такая бешеная агрессивность и удовлетворение победой? Почему он так жестоко опалил мальчишек?
Это чувство оказалось сродни тому, что единожды прорезалось в нечаянной драке. Несколько подвыпивших парней сцепились в вестибюле общежития, потом двое побежденных решили хоть на ком-то отвести душу.
«Кем-то» оказался проходящий мимо Горлов. Удар между лопаток бросил его лицом на приоткрытую дверь. Боль от ушиба пронзила неожиданностью и несправедливостью, а соленая кровь из разбитой губы — еще больше усилила ее.
Ненависть выбелила и скрыла весь мир, кроме обидчиков. Он не помнил, как и что делал. Белая занавесь приобрела цвета, когда избитые в кровь парни валялись на полу, закрываясь от его пинков. Отойдя от боевого бешенства, Матвеич с ужасом понял, что едва не изувечил чуть перепивших ребят. Тренер по боксу, случайно узнавший о битве, позвал Горлова к себе. Но после двух спаррингов — с сожалением выгнал:
— Скажи мне, зачем смягчать удары? Это бокс, а не имитация! Надо бить, а ты — обозначаешь удар. Ты не боец, Саша. Ты берсеркер. Иди в дзюдо или каратэдо, там удары в ката отрабатывают. А мне —
