немногие из его офицеров туда допускались. Секретность была столь всеобъемлющей, что оба штаба были разделены и физически — высокими заборами из колючей проволоки, вдоль которых постоянно патрулировали часовые. Как Гитлер заявил еще в 1941 году, никто не должен знать больше, чем необходимо для выполнения своих обязанностей. В штаб-квартире Гудериана говорили, что, «если даже враг захватит ОКБ, мы будем работать, как обычно: мы об этом ничего не узнаем».
Автомобиль Хейнрици ехал под лиственным шатром по одной из множества узких грунтовых дорог, пересекавших комплекс. Среди деревьев мелькали неровные ряды низких бетонных зданий. Их расположили так, чтобы максимально использовать естественное укрытие деревьев, но для пущей уверенности раскрасили в тусклые маскировочные цвета: зеленый, коричневый и черный. Автомобили под камуфляжными сетями были припаркованы в стороне от дорог у похожих на казармы зданий. Часовые стояли повсюду, а в стратегически важных местах топорщились над землей низкие горбы бункеров — огневых точек, укомплектованных боевыми расчетами.
Эти бункеры были частью лабиринта подземных сооружений, протянувшихся под всем лагерем, поскольку и «Майбах I» и «Майбах II» были больше подземными, чем наземными базами.
Каждое здание имело три подземных этажа и было связано с соседним коридорами. Самым большим из этих сооружений был «Коммутатор 500» — крупнейший в Германии центр телефонной и телетайпной связи и военной радиосвязи. Он был абсолютно независимым, с собственной системой кондиционирования воздуха (включая специальную фильтрационную систему на случай вражеских газовых атак), водоснабжением, кухнями и жилыми помещениями, и уходил под землю на семьдесят футов — эквивалент семиэтажного здания ниже уровня земли.
«Коммутатор 500» был единственным объектом, которым пользовались и ОКХ и ОКБ. Он не только связывал все отдаленное командование сухопутных сил, военно-морского флота и люфтваффе с обоими штабами и Берлином, но и был главной телефонной станцией правительства рейха и его многочисленных административных органов. Центр был спроектирован для обслуживания обширной империи, и его строительство было завершено в 1939 году. В главном узле дальней связи десятки операторов сидели перед коммутаторами с мигающими лампочками; над каждым пультом была маленькая табличка с названием города — Берлин, Прага, Вена, Копенгаген, Осло и т. д. Однако на некоторых панелях не горело ни одной лампочки, хотя карточки так и не сняли: Афины, Варшава, Будапешт, Рим и Париж.
Несмотря на все маскировочные меры, комплекс Цоссена подвергся бомбардировке — прежде чем автомобиль остановился у командного пункта Гудериана, Хейнрици успел увидеть ясные тому доказательства. Территория была испещрена воронками, часть деревьев вырвана с корнем, а некоторые здания сильно повреждены. Однако мощные стены построек свели эффект бомбардировок к минимуму — некоторые из стен достигали трех футов в толщину.[5]
Внутри главного здания обнаружилось еще больше свидетельств бомбардировки. Первым, кого увидели Хейнрици и фон Била, был генерал-лейтенант Ганс Кребс, начальник штаба Гудериана, раненный во время авианалета. Воткнув в правый глаз монокль, он сидел за письменным столом в кабинете рядом с кабинетом Гудериана, его голова была обмотана бинтами наподобие тюрбана. Хейнрици не испытывал к Кребсу особой симпатии. Хотя начальник штаба обладал незаурядным умом, Хейнрици считал его «человеком, который отказывается верить правде и может изменить черное на белое, лишь бы приукрасить истинное положение для Гитлера».
Хейнрици взглянул на Кребса и резко спросил: «Что с вами случилось?»
Кребс, как всегда, невозмутимый, пожал плечами: «О, ерунда. Ничего особенного». До войны он служил военным атташе в посольстве Германии в Москве и почти идеально говорил по-русски. После подписания пакта о русско-японском нейтралитете в 1941 году Сталин обнял Кребса со словами: «Мы всегда будем друзьями». Сейчас, непринужденно болтая с Хейнрици, Кребс заметил, что все еще изучает русский: «Каждое утро я ставлю словарь на полку под зеркалом и, пока бреюсь, успеваю выучить еще несколько слов». Хейнрици кивнул. Вполне возможно, русский скоро окажется Кребсу полезным.
В этот момент к ним присоединился майор Фрайтаг фон Лорингхофен, адъютант Гудериана. С ним вошел капитан Герхард Болдт, еще один сотрудник Гудериана. Они официально приветствовали Хейнрици и фон Била, затем проводили их в кабинет генерала. На взгляд фон Била, все были одеты безупречно: сверкающие высокие сапоги, хорошо скроенные, отглаженные серые полевые мундиры с красными петлицами на воротниках. Хейнрици, шагавший впереди с фон Лорингхофеном, казался, как всегда, не на своем месте. Глядя на его потертую дубленку с меховым воротником, фон Била поморщился.
Фон Лорингхофен исчез в кабинете Гудериана, через пару секунд вернулся и распахнул дверь для Хейнрици. «Герр оберстгенерал Хейнрици», — объявил он, когда Хейнрици входил в кабинет, затем закрыл дверь и остался с Болдтом и фон Била в приемной.
Гудериан сидел за большим письменным столом, заваленным бумагами. Когда Хейнрици вошел, хозяин кабинета встал, тепло поздоровался с посетителем, предложил ему присесть и несколько минут расспрашивал о путешествии. Хейнрици видел, что
Гудериан напряжен и нервничает. Широкоплечий, среднего роста, с редеющими седыми волосами и клочковатыми усами, Гудериан казался гораздо старше своих пятидесяти шести лет. Хотя это не было общеизвестно, он был больным человеком, страдал от высокого кровяного давления и болезни сердца, что, естественно, усугублялось постоянными неприятностями. В эти дни создатель мощных танковых сил Гитлера, генерал, чья бронетехника в 1940 году завоевала Францию всего за двадцать семь дней и который чуть не добился таких же успехов в России, оказался почти совершенно бессильным. Даже будучи начальником генерального штаба, он практически не имел никакого влияния на Гитлера. Вспыльчивый и в самые лучшие времена, сейчас Гудериан, как слышал Хейнрици, был подвержен диким вспышкам ярости.
Беседуя, Хейнрици огляделся. Спартанская обстановка: большой стол для географических карт, несколько стульев с прямыми спинками, два телефонных аппарата, на письменном столе — лампа с зеленым абажуром и совершенно голые желтовато-бежевые стены, только над столом для карт — большой портрет Гитлера в раме. У начальника генерального штаба даже не было ни одного мягкого кресла.
Хотя Гудериан и Хейнрици не были близкими друзьями, они долгие годы знали и уважали профессионализм друг друга и были достаточно хорошо знакомы, чтобы беседовать свободно и неофициально. Как только перешли к делу, Хейнрици заговорил откровенно:
— Генерал, я был в дебрях Венгрии. Я почти ничего не знаю о группе армий «Висла» и ситуации на Одере.
Гудериан говорил так же прямо:
— Я должен сказать вам, Хейнрици, что Гитлер не хотел назначать вас командующим этой группой. У него на примете был кое-кто другой.
Хейнрици промолчал, и Гудериан продолжил:
— За ваше назначение отвечаю я. Я сказал Гитлеру, что вы — именно тот человек, который нам нужен. Сначала он и слышать о вас не хотел, но в конце концов я вынудил его согласиться.
Гудериан говорил деловито, сухо, однако постепенно его тон изменился. Даже двадцать лет спустя Хейнрици в деталях помнил последовавшую тираду:
— Гиммлер. Это была самая большая проблема: избавиться от человека, которого вы должны заменить, — Гиммлера!
Гудериан резко вскочил, обошел письменный стол и зашагал взад-вперед по кабинету. Хейнрици только недавно узнал, что рейхсфюрер Генрих Гиммлер командует группой армий «Висла». Эта новость его тогда так поразила, что сначала он отказывался ей верить. Он знал Гиммлера как члена ближайшего окружения Гитлера, вероятно, самого могущественного — после фюрера — человека в Германии. Он не знал, что у Гиммлера имеется опыт командования действующей армией, не говоря уж об управлении группой армий.
С горечью Гудериан рассказывал, как в январе, когда под напором Красной армии начал рушиться Польский фронт, он отчаянно убеждал создать группу армий «Висла». В то время она представлялась ему северным комплексом армий, удерживающих главную линию обороны между Одером и Вислой от Восточной Пруссии и дальше на юг, где она сомкнулась бы с другой группой армий. Если бы удалось удержать этот фронт, то можно было бы отклонить русскую лавину, которая катилась прямо в самое сердце Германии: через Нижнюю Померанию и Верхнюю Силезию, дальше в Бранденбург и, наконец, в Берлин.
Для командования группой Гудериан предложил фельдмаршала Фрайгера фон Вейкса.
