— Заклятие правды. Я сотворил его, когда вошел, старик. Я мог бы заставить тебя рассказать мне все. Вообще все, — ответил Джасперс. — Например, на кого из послушников ты, так сказать, положил глаз.
Енох сделал шаг вперед, он был слаб и опустошен из-за использования Чар воскрешения.
— Будь ты проклят, Джасперс, тебе не сойдет с рук такое нарушение за…
— Нарушение?! — прервал его преподобный. — О, это наименьшая из моих забот. Ты знаешь об участии в деле этого идиота Хокрэйка. Мне придется тебя убить.
Енох попытался обогнуть его, но Джасперс отбросил старика назад, а потом сильно ударил один из трупов концом трости.
Калейдоскопической вспышкой взорвался пузырь света, в воздухе повис запах молотой пемзы. Питер Петр перевалился с плиты, поднимаясь, и встал на ноги. Кровь, разбавленная до розового цвета, облепила его разбитые губы. Одно глазное яблоко вращалось в глазнице, словно стрелка компаса в поисках севера.
— Магия… Это черная магия! — с ужасом произнес Енох.
— В самом деле. Не белая и не серая, — улыбнулся Джасперс. — Я тщательно изучил Искусство волшебства, претор… пиромантию, геомантию, гидромантию. К сожалению, некромантию нам в Гильдии не преподавали, так жаль, ведь она самая интересная.
Питер Петр, шатаясь, направился к скорчившемуся старику.
— Как вам моя гоэтейя, претор? — спросил преподобный.
— Это ты! — успел крикнуть Енох, до того как мертвец убил его.
То было медленная, долгая, тягучая смерть. Претора яростно разорвала на куски отвратительная сила, пришедшая не из этого мира. Потоки крови, бьющие из артерий, запятнали потолок и дальние углы комнаты. Енох не мог даже кричать. Поворотом трости Джасперс сотворил вокруг него конус молчания.
Когда он удостоверился, что претор мертв, то, выходя, вновь взмахнул рукой. Все органическое в выложенных свинцом покоях тут же охватили жадные языки лучистого огня.
Джасперс закрыл дверь в разверзшийся ад.
— Я храню свои секреты, — задумчиво произнес он.
Несколько минут спустя из спален выбежали послушники, разбуженные отсветами голубого пламени, лизавшего черепицу крыши.
Они нашли Джасперса, который сидел, всхлипывая, на ступеньках перед залом. В ужасе некоторые из них побежали поднимать пожарную бригаду.
— Это было так страшно! — рассказывал остальным преподобный, утирая слезы. — Я предупреждал претора, но он меня не послушал. Я говорил ему, что этот дьявол Триумф вложил черные разрушительные чары в тела убитых, но Енох настаивал. Когда он произнес заклятие над ними… Огонь… Я пытался спасти его… Но огонь был такой сильный…
Кто-то обернул одеялом трясущиеся плечи священника. Во тьме зазвучали колокола пожарных. Все согласились, что то было второе по величине несчастье после затмения.
Пламя взмыло к небесам. Казалось, опасность угрожает всему городу, но на пожар кинули два отряда отборных ветеранов своего дела, и уже к одиннадцати часам только добела раскаленный очаг покоев все еще не мог утихомириться в своем свинцовом гробу.
Когда сочувствующие уводили Джасперса, держа под руки, в поисках бренди и сиденья помягче, он оглянулся в последний раз на пламя ста ярдов высотой и усмехнулся. Почтительные и исполнительные спутники были слишком потрясены и не заметили выражения его лица.
Зато оно не ускользнуло от внимания де Квинси.
Тот как раз залпом расправлялся со второй порцией коньяка в «Тенях», когда услышал лихорадочный звон колоколов. Ринувшись наружу, доктор увидел разъяренное янтарное сияние на фоне ночной сажи, поднимающееся от Дома Парламента. Он выругался и со всех ног рванул к Колледжу.
Там царил хаос, а безумно мечущиеся у ворот послушники не дали ему пройти. Но из тени де Квинси увидел Джасперса. Увидел его улыбку и вздрогнул, ибо разглядел ее во всех подробностях.
Триумф проснулся, лежа лицом на холодном стекле. По ту сторону искажающего окна Лондон еще дремал, если не считать огненного вихря, бушевавшего на востоке города.
Руперт вскарабкался на ноги, голова кружилась. Спальней в этот раз ему послужило помещение под куполом театра «Лебедь», где хранились флаги и знамена. Место было, конечно, не идеальным, так как пришлось спать в полувертикальном положении из-за узкого пространства, но все равно лучшим по сравнению с забитой гримеркой внизу. Мэри Мерсер изрядно набралась и явно была не прочь отведать тела Триумфа, а после успеха с лютней, кажется, вся труппа решила отблагодарить его физически. В общем, канаты, холсты и моль были очень даже кстати.
Руперт взглянул на ослепительное пламя. «Похоже, Вестминстер горит, — предположил он. — Господи, а что теперь-то произошло?»
Кто-то постучал.
Триумф глубоко вздохнул, напомнил себе, что его зовут Луи, и открыл дверь.
На него воззрился Гомон, усталый, но встревоженный. Одет драматург был в кальсоны и ночную рубашку, а в руке держал ярко сверкающий фонарь.
— Вы видели?
— Д-да, — ответил Седарн.
— Не волнуйтесь, Борд, — сказал Гомон, забираясь под купол и закрывая люк. — Меня зовут Уизли. — Он полез в карман ночнушки и достал оттуда серебряное распятие с пурпурной розеткой. По кресту шла надпись, сделанная таинственными буквами, эмблема Церковного Разведывательного Управления. — Агент Уизли, ЦРУ, работаю под глубоким прикрытием.
— Агент Борд, — сказал Седарн и неожиданно захотел предъявить такой же пафосный значок.
— Я рад поработать с тобой над этим делом. Ситуация у нас плохая. Должен сказать, что операция «Первородный грех» — это самое трудное задание, которое я когда-либо получал от кураторов. Здесь скоро все вылетит в трубу, а мы даже не знаем, с чего начать.
Седарн кивнул:
— Я в замешательстве. Понятия не имею, чего от меня ждут. Румпель заклинило, идем против ветра, и нет ножа, чтобы перерезать бензель.
— Прости, что? — заинтересовался Уизли.
— Это морское выражение. Я его… э-э-э… слышал в лодке, когда плыл сюда. Из Ля-Франс, — поспешно опомнился лютнист.
— Понятно, — кивнул агент под прикрытием. Он посмотрел в окна купола. — Похоже, горит Колледж Церковной Гильдии. Вот уж и заваруха! Если Искусство Магии протухнет, то что останется людям вроде меня или тебя?
Триумф предпочел не размышлять о подобных материях в столь тесном месте, на столь большом расстоянии от земли, в столь поздний час, к тому же с незнакомцем.
— Да к черту все! — решил он. — Ну и ночка!
Солсбери проснулся, одинокий, замерзший, почти под утро. В Виндзорском дворце стояла мертвая тишина.
Герцог с ворчанием заворочался. Ему было холодно, кожа покрылась липким потом от плохих снов. Он агрессивно рухнул на подушку, но что-то заставило его открыть глаза и посмотреть наверх.
Нож замер на расстоянии дюйма от глазного яблока, мерцая в серой мгле.
Солсбери застыл: ужас морозом пронесся по его тучному телу. Над ним стоял Джасперс. А потом, еще больше испугавшись, герцог заметил, что лезвие растет прямо из пальцев священника.
— Ты — тупой жирной дебил! — сказал ему Джасперс.
— Ч-чего?
— Сегодня ночью твое глупое поведение чуть не обернулось для нас провалом. Я в последний раз предупреждаю тебя, Хокрэйк. В следующий раз вместо себя я пришлю нечто, пришедшее из самых дальних пределов некромантического пространства, и оно сожрет тебя, для начала расправившись с душой.
— Я… я понял, — ответил герцог Солсбери, давясь от страха.
