которое, по данным разведки, было хорошо укрепленным командным пунктом. Граф сказал, что с удовольствием сделает это, потому что когда-то просадил в этом казино кучу денег.
В 150 милях от французов, недалеко от Плимута, в расположении американской 4-й пехотной дивизии, сержант Харри Браун, вернувшись из наряда, обнаружил письмо. То, что он увидел, вскрыв конверт, ему уже приходилось видеть в кино. В конверте была реклама фирмы «Адлер», которая предлагала приобрести специальную мужскую обувь на высоком каблуке. Сержант обиделся. Дело было в том, что в его отделении подобрались солдаты один другого меньше, за что их прозвали малыши Брауна. Браун же был самым высоким, хотя его рост не превышал пяти футов и пяти с половиной дюймов.
Пока Браун гадал, кто прислал рекламу фирмы «Адлер», один из пехотинцев, капрал Джон Гвидоски, подошел к нему и вежливо протянул деньги. Он решил вернуть долг.
– Не бери дурного в голову, – сказал он. – Я просто не хотел, чтобы ты искал меня, чтобы получить деньги, когда мы окажемся на том берегу.
На транспорте «Новый Амстердам», который стоял на якоре недалеко от Уэймота, младший лейтенант Джордж Керчнер из 2-го диверсионного батальона занимался своей ежедневной рутинной работой. Он подвергал цензуре письма своих подчиненных. Сегодня это была особенно тяжелая работа. Каждый, кто писал письмо, сочинил длинное послание. Перед 2-м и 5-м батальонами была поставлена одна из самых трудных задач: взобраться на почти отвесный берег высотой 100 футов и уничтожить батарею из шести тяжелых орудий. Орудия были такими мощными, что могли простреливать все пространство между плацдармами «Юта» и «Омаха». На выполнение задачи батальонам отводилось всего тридцать минут.
Большие потери были неизбежны (некоторые считали, что не менее 60 процентов), не говоря уже о том, что, если батальоны не доберутся до цели вовремя, германская батарея будет подвергнута бомбардировке с моря и воздуха. Никто из личного состава батальонов не думал, что их рейд будет легкой прогулкой, кроме сержанта Ларри Джонсона, командира отделения в подразделении Керчнера.
Младший лейтенант был изумлен, когда прочитал письмо Ларри Джонсона. Ни одно письмо не могло быть отправлено до начала операции, но это письмо просто невозможно было отправить по обычным каналам. Керчнер послал за Джонсоном и, когда сержант прибыл, сказал ему:
– Ларри, лучше отправь свое письмо сам, когда будешь во Франции.
Письмо было написано француженке с предложением встретиться в июне. Жила она в Париже.
После того как сержант ушел, младший лейтенант подумал, что, если есть такие оптимисты, как Джонсон, нельзя исключить даже самое невозможное.
Практически каждый из тех, кто томился в ожидании начала операции, писал кому-нибудь письмо. Обычно писали долго, это давало пишущим эмоциональную разрядку. Как правило, писали о том, о чем в другой ситуации писать бы не стали.
Капитан Джон Дуллиган из 1-й пехотной дивизии, которому предстояло высадиться на плацдарме «Омаха», писал своей жене: «Я люблю этих людей. Они сейчас спят на верхних и нижних палубах, курят, играют в карты, меряются силой, отпускают грубоватые шутки. Они собираются группами и говорят о женщинах, родных местах и приключениях… Они хорошие солдаты, самые хорошие солдаты на свете… Перед десантированием в Северной Африке я волновался и даже боялся, а во время высадки в Сицилии я был так занят, что бояться просто не было времени… Сейчас нам предстоит высадиться на французское побережье, а дальше только Бог знает, что потом. Я хочу, чтобы ты знала, что я всем сердцем тебя люблю… Молю Господа, чтобы спас нас».
Тем, кто находился на борту кораблей, на аэродромах или в местах сосредоточения, еще повезло. Они были ограничены в передвижении, страдали от тесноты, но жили в сухих и теплых помещениях. Те же, кто находился на борту плоскодонных десантных лодок, стоявших на якоре почти в каждой бухте, страдали невероятно. Суда были переполнены, люди на них страдали от морской болезни. Для них операция началась задолго до высадки на берег. Потом все говорили, что помнят только три запаха: рвоты, туалета и солярки.
Условия менялись от корабля к кораблю. Сигнальщик 3-го класса Джордж Хакетт с десантного судна «LCT-777» вспоминал, что никогда раньше не видел, чтобы волна прокатывалась с носа до кормы. Десантное судно «LCT-6», по воспоминаниям подполковника Клеренса Хапфера, было перегружено так, что, по его мнению, могло утонуть. Волны перехлестывали через борт и постоянно заливали трюм. Находившиеся на борту люди вынуждены были питаться холодной пищей, – те, кто был в состоянии есть.
Сержант Кейт Брайен из 5-й британской инженерной бригады находился на борту «LST-97». По его словам, судно было так переполнено, что люди должны были постоянно перешагивать через лежащих. Те, кому повезло и досталась койка, едва могли удержаться в ней, чтобы не сорваться вниз. Сержант Моррис Мэги из 3-й канадской дивизии рассказывал, что судно постоянно подбрасывало вверх и бросало вниз так сильно, что его буквально вывернуло наизнанку.
Но больше всего досталось тем, кто в составе конвоя был отозван назад. Весь день они в шторм пересекали Ла-Манш. И теперь корабли, полные воды, с обессилевшими экипажем и десантом, устало становились на якорь. К одиннадцати вечера все корабли вернулись назад.
На мостике «Корри», который стоял в море недалеко от Плимута, капитан-лейтенант Хоффман смотрел на вереницу десантных судов разных размеров и очертаний. Было холодно. Дул сильный ветер, и Хоффман слышал удары волн в плоские носы десантных судов.
Он сильно устал. Они возвратились в порт незадолго до того, как узнали причину переноса начала операции. Теперь они знали, что им снова предстоит выйти в море.
На нижних палубах новости распространяются быстро. Радист Бенни Глиссон узнал ее перед тем, как заступить на вахту. Когда он вошел в кают-компанию, то застал там человек десять. На ужин была индейка с гарниром. Лица у всех были мрачные.
– Ребята, – сказал он, – похоже на то, что вы едите последний ужин.
Бенни был недалек от истины. Почти половина из тех, кого он видел сейчас, уйдут на дно вместе с «Корри» почти сразу после часа «Н» в день «D».
Неподалеку на борту «LCI-408» моральный дух тоже был невысоким. Команда сторожевого корабля была уверена, что их поход учебный. Рядовой Уильям Филлипс из 29-й пехотной дивизии пытался развеселить команду.
– Эта посудина никогда не будет принимать участия в боях. Мы так долго находимся в Англии, что нам дадут работу только после окончания войны. Нас попросят очистить меловые обрывы берега в окрестностях Дувра.
В полночь сторожевые корабли и эсминцы снова начали выполнять гигантскую работу – выстраивать конвои. На этот раз их не будут поворачивать обратно.
Недалеко от французского берега подлодка «Х-23» медленно всплыла на поверхность. В час ночи 5 июня лейтенант Джордж Онор быстро отдраил люк и вместе с другим членом экипажа установил антенну. Внизу лейтенант Джеймс Ходжес настроил радиоприемник на частоту 1850 килогерц и надел наушники. Ждать пришлось недолго. Он услышал свои позывные, а когда услышал сообщение, состоявшее из одного слова, не поверил своим ушам. Он крепче прижал наушники и еще раз услышал приказ. Ошибки не было. Он передал новость остальным. Никто не проронил ни слова. Они уныло посмотрели друг на друга. Впереди был еще один день, который им нужно было провести под водой.
Глава 12
Когда рассвело, берега Нормандии были окутаны туманом. Дождь, который вчера лил временами, сменился мелкой непрекращающейся изморосью. Поля, которые простирались на побережье, с древних времен помнили несчетное число сражений, и еще немало сражений придется им испытать.
Уже четыре года жители Нормандии жили под немецкой оккупацией. Совместное существование не было одинаковым для всех нормандцев. В трех больших городах: Гавре, Шербуре (двух портах, ограничивающих провинцию с запада и востока) и лежащем между ними в 10 милях от берега Кане условия жизни были ужасными. В городах располагались штабы СС и гестапо. В них постоянно шла война: происходили ночные облавы, брали заложников, совершались налеты авиации союзников.
За пределами городов, в особенности между Шербуром и Каном, простирались небольшие обрабатываемые поля, отгороженные от невозделанной земли рядами лесополос, состоящих из деревьев и мощных кустарников. Эти заросли служили естественными укрытиями для нападавших и оборонявшихся со времен римлян. На этой местности тут и там попадались фермы, крытые красной черепицей или соломой
