— Не нравится мне это, — ответил Холси. — Рискованно проводить такую сумму.
— Полностью с тобой согласен. Что-то назревает. Кто там у тебя в Париже?
— Адам Чапел.
— Не знаю такого. Новенький?
— Казначейство прислало после одиннадцатого сентября.
— Военный?
— Нет, что вы, — отозвался Холси, — математик, финансовый аналитик. Начинал в «Прайс Уотерхаус».[1] В двадцать девять стал партнером. Специалист по финансовым расследованиям.
— Ну, с таким героем мы не пропадем, — усмехнулся Гленденнинг. — Любого в дрожь вгонит.
— Да будет вам, Глен. Это, как теперь говорят, воин нового типа. Мозги вместо мускулов. И война у нас сейчас другая, не как раньше.
— Именно так все и говорят, только рано или поздно все равно приходится стрелять в плохих парней.
— Насчет Чапела можете не беспокоиться. — Холси перешел на более тихий и доверительный тон, будто посвящая собеседника в тайну. — Он сумеет за себя постоять.
В полдень движение было не сильным. Ярко-желтый фургончик пересек площадь Согласия. Адам Чапел с сосредоточенным видом сидел, подавшись вперед почти к самому ветровому стеклу, словно желая, чтобы фургончик ехал быстрее. «Наконец, — звучал у него в голове нетерпеливый голос. — Наконец».
Колеса задели поребрик тротуара, и Чапела в тесной кабине мотнуло из стороны в сторону. В боковом окне проносились Елисейские Поля. Ряды деревьев уступили место широким тротуарам и бесконечной череде магазинов и ресторанов. В конце бульвара возвышалась величественная Триумфальная арка. Из-за туч выглянуло солнце, и арка, этот памятник французским победам и павшим героям, засияла, словно башня из слоновой кости.
— Можно еще быстрее? — поторопил Чапел грузного чернокожего мужчину, сидевшего за рулем.
— Быстрее никак, друг, — ответил младший следователь Сантос Бабтист из французской криминальной полиции «Сюртэ». — Если быстрее, мы без шин останемся. Так что будь доволен — сейчас средняя скорость по городу десять километров в час. Надежнее добираться на метро, даже полицейскому. — Он осторожно поцеловал сложенные вместе два пальца правой руки и коснулся ими приклеенных на приборной панели фотографий своих детей. — Бог нас благословляет. Сегодня нам везет.
— Посмотрим.
Чапел переменил позу и теперь сидел, глядя прямо перед собой. Удача пугала его. Только работа приводит к желаемым результатам.
Адам Чапел был не таким крупным, как Бабтист, но, казалось, и ему в тесной кабине тоже неудобно: его будто в клетку заперли. Ссутуленные плечи, напряженные мышцы шеи выдавали скрытое беспокойство и болезненное, взрывное честолюбие. Черные вьющиеся волосы подстрижены совсем коротко. Бледная кожа, на щеках заметно пробивается щетина. Одет он был как всегда: белая рубашка поло, джинсы «Ливайс» и туфли-лоферы ручной работы от Джона Лобба с Джермин-стрит. Сейчас он напоминал слишком долго пробывшего в море шкипера, одинокий взгляд карих глаз которого блуждает вдоль горизонта, словно сила желания способна явить полоску земли.
За окном промелькнул знаменитый египетский обелиск. Он с огорчением отметил про себя, что прославленные памятники его почти не трогают. Он слишком нервничал, чтобы на них отвлекаться. Чапел впервые руководил группой и собирался сделать все возможное, чтобы оправдать оказанное ему доверие. Достопримечательности подождут. Мысленно он снова и снова просчитывал каждый шаг, повторяя свои обязанности и стараясь учесть любое отклонение, какое может возникнуть при захвате его самого первого террориста.
Две недели назад пара агентов Казначейства, с которыми он проходил обучение на военной базе Квантико, получила назначение в Лагос, в Нигерию. Продажа бриллиантов в старом городе. Всегда за наличные. Шестизначные цифры. Скорее всего, продавец был «в игре». Задача агентов «выжидать и наблюдать», совсем как сегодня. Их тела обнаружили через пять часов после того, как они не вышли на связь. Обоих убили выстрелом в голову с близкого расстояния. Похоже, не только они выжидали и наблюдали.
Тогда-то Адам Чапел и услышал впервые название «Аль-Хиджра».
Сегодня настала его очередь. В Париж переводилась огромная сумма — то ли пятьсот тысяч, то ли пять миллионов долларов.
Оперативная группа прибыла в Париж три дня назад. Как и другие команды, десантированные во Франкфурт, Гамбург, Рим, Милан, Мадрид и Лондон, парижская группа имела полномочия войти в контакт с местной полицией, просчитать, где могут всплыть деньги, и постараться установить в указанных местах визуальное и электронное наблюдение. В Париже огромная арабская диаспора — только французов алжирского происхождения проживает в столице более пятидесяти тысяч. Учитывая малочисленность опергруппы, организовать засады в наиболее вероятных местах было попросту невозможно. Да оно и к лучшему. Несмотря на то что зарегистрированных фирм, занимающихся переводом денег по системе
—
Подрезавший их старенький «ситроен» промелькнул перед лобовым стеклом и исчез. У Чапела перехватило дыхание, когда их фургончик резко затормозил, а затем дернулся вперед, стараясь снова встроиться в пятиполосное движение.
— Поаккуратнее там! — раздался голос сзади.
— Сантини, тебя что, укачало? — поинтересовался Чапел. — В чем проблема? Слабый желудок?
Через плечо он бросил взгляд на четырех мужчин: подтянув колени к груди, они сидели на металлическом полу. У всех на лицах было одно и то же напряженное выражение — ни дать ни взять отряд парашютистов, который с минуты на минуту десантируется в районе боевых действий. Рэй Гомес и Кармине Сантини из Таможенной службы США. Мистер Кек из ЦРУ. И очень маленький неразговорчивый француз по имени Леклерк, вроде бы имевший какое-то отношение к местным спецслужбам.
Время от времени Леклерк поглаживал зажатый между коленями тонкий деревянный чемоданчик, словно успокаивал своего любимца.
Чапел даже не сомневался насчет того, что там внутри.
— Слабый желудок? — отозвался Сантини. — Не ту часть тела выбрали, мистер. Нужно срочно потребовать от властей города содержать дороги в порядке. — Нахмурившись, он посмотрел на сидевшего рядом с ним Леклерка. — Вам никто не рассказывал про такую штуку, как амортизатор? Теперь понятно, почему французские машины в Штатах не продаются. Ни «пежо», ни «ситроен». Да на них за день всю задницу отобьешь.
Леклерк секунду смотрел на него, затем чуть заметно улыбнулся и закурил.
— Неженка, — пробормотал он сквозь облако сизого дыма.
— Что ты сказал? — потребовал ответа Сантини, а затем обратился к остальным: — Что сказал этот прыщ?
— Неженка, — ответил Кек. — Ты же слышал.
— Кармине, он назвал тебя неженкой, — прогудел Гомес. — Нравится?
Сантини обдумал эту реплику, выпрямил спину и расправил плечи, словно собираясь хорошенько вмазать обидчику. Он превосходил французишку и по росту, и по весу. Но, скользнув взглядом по чемоданчику, по невыразительным, тусклым, как у акулы, глазам Леклерка, он снова прислонился к стенке.
— Да пошли вы все, — беззлобно пробурчал он.
Леклерк выпустил кольцо дыма, которое расплылось по всей кабине. Покачивая головой, он снова
